Вернор Виндж - Дети неба Страница 69

Снаружи по улице грохотало что-то большое. По звуку судя, упряжка из шести керхогов тащит несколько телег. Что-то должно быть действительно большое, раз слышно через шумопоглощающие стены. Слышались резкие скрипы и звонкие щелчки, будто колеса фургонов швырялись щебенкой в стены домов. Их маленький дом стоял на окраине города, прямо на Буксирном Пути. Когда улицу только построили, Белль подумала, что у Резчицы имперское безумие: так широка и так идеально выровнена была дорога. Теперь, зная, какие грузы по ней идут в Береговую гавань, Белль признавалась (себе), что у нее мнение переменилось.

Она лениво подумала, что надо бы выйти на улицу да наорать на погонщиков. Но вместо этого занялась кое-чем более практичным.

— Тимор, ты не считаешь, что это несправедливо? Почему мы с тобой живем в этой лачуге?

Наплевать, что здесь можно сделать светло и тепло одним движением лапы, даже в северную зиму. Наплевать, что здесь уютнее и удобнее, чем было в любом королевском дворце до прилета Детей Неба. Сравнение с некоторыми другими — вот что делало это обиталище нищей лачугой.

Тимор погладил ее по плечам, желая успокоить. Странно: он уже с ней так давно, что это и правда успокаивает. Белль попыталась отмести эту мысль. Он должен возмущаться этим положением даже больше, чем она. Белль привалила огромная удача иметь собственного человека. И огромной неудачей оказалось, что Тимор Ристлинг — самое неприхотливое, самое спокойное и самое разумное создание из всех, кого она в жизни знала.

— Можем жить в общежитии, Белль, с другими ребятами и их Друзьями. Или могли бы, вероятно, делить жилье с какой-нибудь новой семьей. Ну, вроде Ларсндотов на Скрытом Острове. Я думал, ты хочешь, чтобы у нас свое жилье было.

Если бы Тимор был кем-то из прочих советников, когда Белль еще носила имя «Мудрый Королевский Советник», она бы наверняка решила, что это чертовски умный контрудар. Но у Тимора, она знала, дело было в абсолютной наивности. Конечно же, Белль хотела иметь свое жилье! А как еще она может сохранить его для себя, чтобы он не завел себе человеческих друзей или даже какую-то другую стаю? Тимор уже почти девять лет был ее талоном на еду. Если она утратит статус официального опекуна, то жить даже в этом доме она себе не сможет позволить.

— Нет, — ответила она и изобразила звук человеческого вздоха. — Я просто думала, что ты заслуживаешь лучшего. Ты знаешь, я ведь думаю только о том, как лучше тебе.

— Белль! — Тимор отложил книгу и втиснулся между четырьмя ее телами. — Если ты правда хочешь квартиру получше, я могу пожаловаться Равне. Просто не хочется этого делать.

Да кому эта Равна нужна? — подумала Белль, но вслух говорить не стала. Эта самая Бергсндот теперь отстранена от власти — в лучшем случае игрок второго плана. С другой стороны, сам Тимор стал важной фигурой, даже если не понимает этого. В Новом зале встреч Белль, лежа у его ног и притворяясь, что спит, часто подслушивала разговоры людей.

Насколько Белль могла понять, родители Тимора были приблизительно того же социального статуса, что сборщики мусора в Домене. Тимор унаследовал их способности — и каким-то образом здесь эти способности оказались редкими и драгоценными. Невил и его друзья Тимора недолюбливали. Им не нравились его наивные мнения, не нравилось влияние его на других ребят. Так или этак, а Тимор — мой рычаг! Главное было — выбрать нужное время и нужный вопрос, чтобы применить его против Невила и его приятелей. Она уже для этого заронила семечко:

— А может, стоит пожаловаться Невилу? Или этому приятному молодому человеку Били Ингве?

Мальчик зевнул.

— Да, наверное. — Его слегка передернуло дрожью. — Устал уже, читать не могу больше. Мне надо спать.

Когда Тимор был всего лишь щенком, она его каждую ночь укладывала, и это стало ритуалом, который теперь потерял смысл. Но мальчик остался маленьким, каким был всегда — не вырос, как другие Дети. И были еще другие проблемы: он очень быстро слабел, и сна ему было нужно больше, чем любым известным ей стаям или людям. Даже если он останется ей верным, она все-таки может оказаться в проигрыше.

Белль проводила Тимора вверх по лестнице в маленький спальный чердак. Наверху тут был один из этих чудесных выключателей света. Легкий толчок мордой — и синеватое сияние из керамического квадратика на стене.

— Ха, а свет тускловатый, — сказала она.

— Нормальный, — отмахнулся Тимор. — Но в комнате холоднее обычного. Наверное, отопление испортилось.

Это случалось достаточно часто. Маленький домик был один из первых с башней отопления, поэтому и отопительные приборы были из самых неуклюжих.

Сегодняшний холод — это уже было что-то существенное и могло стать предметом жалобы. Белль проверила стеклянные окошки — плотно закрыты, не тянет. Ближайший уличный фонарь сломался, поэтому особенно смотреть некуда. Когда они наконец пойдут жаловаться, у них будет очень неплохой список.

Остальные ее тела хлопотливо укрывали Тимора.

— Возьмем еще одеял, — сказала она, сверху накрыла их потертым зеленым стеганым одеялом — единственным ее призом с последнего настоящего кораблекрушения. Тимор тогда чуть не рассорился с ней насовсем — обвинил ее в грабеже умирающих. Ха! Кто там умирал? Ни одной стаи не было. А то, что осталось от тропиканской толпы, теперь отлично существует в своем полубезумном режиме. И вообще никто никогда не искал утерянные в море товары.

Она тогда своей старой костяной иглой сшила из зеленой ткани стеганое одеяло и набила его опавшими перьями лягвокур. Работа была грубая, стежки неровные — ни у одного ее элемента не было в памяти умения шить. Через восемь лет швы разлезлись, ткань прогрызли насекомые. Но теперь Тимор не соглашался его выбросить.

— Тебе тепло? — спросила она.

— Да, сейчас тепло. — Он погладил ее по ближайшей голове.

— Я тогда немного послушаю. — Это тоже входило в ритуал. Один из элементов Белль сдвинулся к спинке кровати и сел на одеяла. Другой лег на пол перед кроватью. Остальные два сели на несколько футов поодаль, слушая и наблюдая. Белль выключила свет. — Доброй ночи, Тимор.

— Доброй ночи, Белль.

В комнате стало по-настоящему темно. В такую зимнюю ночь, когда разбит уличный фонарь и нависли тучи, которые она раньше заметила, наверное, даже для Тимора слишком темно и ничего не видно. С другой стороны, все, что происходит в комнате, ей было слышно, и когда она испускала звуки в диапазоне мысли, можно было услышать стены и пол. Если постараться, можно было различить даже контуры лица Тимора. А сердце и легкие мальчика так шумели, что без усилий можно было опознать его форму под одеялами.