Орсон Кард - Ксеноцид Страница 7

Покончив с этим, они принялись за расчеты: какую скорость после стыковки должны развить суда, чтобы достичь субсветового предела. Связь между компьютерами должна быть идеальной, расчеты очень сложны и требуют высокой точности, машины должны знать досконально, что несут суда и на что они способны. Калькуляция была завершена еще прежде, чем закончилась установка переходной камеры, по которой можно было переходить из корабля в корабль.

Миро услышал неспешные шаги, приближающиеся к шлюзу. Он повернул кресло — медленно, теперь он все делал медленно — и увидел, как она входит к нему на мостик. Наклонив голову, шагнула в дверь, хотя, если уж на то пошло, она была не очень высокого роста. Волосы почти седые, некоторые пряди сохранили былой пепельно-темный цвет. В возрасте, но не старуха. Если она и нервничала перед встречей с ним, она этого не показала. Но судя по тому, что рассказывали о ней Эндрю и Джейн, ей приходилось встречаться с людьми куда более страшными и опасными, чем двадцатилетний калека.

— Миро? — спросила она.

— Кто ж еще? — буркнул он.

Прошло какое-то мгновение, один удар сердца, прежде чем она узнала в странных звуках, вырвавшихся из его рта, нормальные человеческие слова. Он привык к этой вынужденной паузе, но по-прежнему ненавидел ее.

— Я Валентина, — сказала она.

— Знаю, — ответил он.

Он вовсе не пытался облегчить себе жизнь, отвечая столь лаконично, но что еще можно было сказать? И пусть эта встреча не была встречей на высшем уровне, где главы государств должны обсудить ряд жизненно важных вопросов, но ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не выглядеть чересчур враждебно.

— Твое имя Миро. Если не ошибаюсь, оно переводится как «Я гляжу»?

— «Я всматриваюсь». Или, может быть, «Я обращаю внимание».

— Знаешь, твою речь не так уж сложно понять, — заметила Валентина.

Он был потрясен тем, как открыто она говорит о его ущербности.

— Думаю, у меня больше затруднений с португальским акцентом, чем с твоей мозговой травмой.

Сердце, словно молот, забухало у него в груди — она говорила о его состоянии более откровенно, чем кто-либо, не считая Эндрю. Но ведь не зря же она сестра Эндрю. Ему следовало бы догадаться, что изъясняться она будет так же прямо.

— Или ты предпочитаешь, чтобы мы притворялись, будто между тобой и остальными людьми вовсе не существует никакого барьера?

Очевидно, она почувствовала его потрясение. Но он уже поостыл, и только сейчас до него дошло, что, вероятно, ему не следовало так раздражаться, наоборот, он должен радоваться, что им теперь не придется всячески избегать обсуждения этой темы. Однако он все-таки разозлился, и ему потребовалась пара секунд, чтобы понять, в чем причина. А затем он понял.

— Вас моя мозговая травма никоим образом не касается, — грубо ответил он.

— Если так, мне будет сложнее понимать тебя. Значит, с этой проблемой я должна как-то справляться. И не надо ершиться, молодой человек. Я только начала надоедать тебе, а ты только начал надоедать мне. Поэтому не стоит кипятиться из-за того, что я вдруг сочла твою мозговую травму своей проблемой. Я вовсе не собираюсь следить за каждым произнесенным словом из боязни каким-то образом оскорбить излишне чувствительного юношу, который считает, что весь мир крутится вокруг его разочарований.

Миро пришел в ярость от того, насколько быстро она осудила его — и насколько резко. Это нечестно, просто нечестно. Демосфен, прославленный автор исторических трудов, не может быть таким.

— А я вовсе и не считаю, что весь мир вращается вокруг моих разочарований! Но неужели вы думаете, что можете вот так явиться сюда и устанавливать свои порядки на моем корабле?! — Вот истинная причина его ярости. Дело не в том, что она ему наговорила. Она была права: ее слова суть ничто. Его взбесило ее отношение, ее откровенная самоуверенность. Он не привык, чтобы люди относились к нему без жалости и сострадания.

Валентина опустилась в кресло рядом с ним. Миро изогнулся, чтобы повернуться к ней. Она, в свою очередь, не отвела взгляд, а, наоборот, внимательно изучала его тело, с головы до пят, — холодные, оценивающие глаза.

— Он сказал мне, что ты очень сильный человек. Что ты искалечен, но не сломлен.

— А, так вы мой терапевт?

— А ты, значит, мой враг?

— Мне им стать? — осведомился Миро.

— Нет нужды, как мне нет нужды лечить тебя от чего бы то ни было. Эндрю не затем послал тебя нам навстречу, чтобы я заботилась о тебе. Он хотел, чтобы ты помог мне. Если ты не согласен — прекрасно. Позволь мне объяснить тебе кое-что. У меня довольно плотное расписание, и каждую минуту, когда я бодрствую, я стараюсь посвятить пропагандистским статьям, чтобы поднять общественное негодование на Ста Мирах и в колониях. Я пытаюсь восстановить людей против флота, который послал Звездный Конгресс, чтобы уничтожить Лузитанию. Разрушить твою планету, не мою, заметь.

— Ваш брат находится на ней. — Он вовсе не собирался позволять ей прикидываться полнейшей альтруисткой.

— Да, и у тебя, и у меня там семьи. И нас обоих волнует проблема уничтожения пеквенинос. И потом, мы знаем, что Эндер поселил в твоем мире Королеву Улья. Таким образом, если Звездный Конгресс возьмет верх, будут уничтожены сразу две разумные расы. На кон поставлено многое, и я уже делаю все, что в моих силах, чтобы остановить флот. Вывод: если несколько часов, потраченные на беседу с тобой, помогут мне в этом деле, значит, это того стоит. Но я не собираюсь тратить время на всякие треволнения по поводу того, не обижу ли я тебя чем-нибудь вдруг. Так что, если ты намереваешься составить мне оппозицию, сиди здесь один, а я пойду поработаю.

— Эндрю сказал, что вы лучший человек из всех, каких ему когда-либо приходилось встречать.

— Он сделал этот вывод несколько преждевременно — с тех пор я успела воспитать троих совершенно диких детишек. Насколько я помню, у твоей матери вас шестеро.

— Верно.

— И ты самый старший.

— Да.

— Очень плохо. Родители обычно совершают самые непоправимые ошибки со старшими детьми. Именно тогда родители знают меньше всего, зато забота бьет через край, поэтому существует наибольшая вероятность, что они не правы, но ведут они себя так, будто правы всегда.

Миро пришлись не по нраву нападки этой женщины на его мать.

— Она не то что вы! — вспыхнул он.

— Разумеется. — Валентина наклонилась вперед в своем кресле. — Ну, что ты решил?

— Насчет чего?

— Либо мы работаем вместе, либо ты забавы ради на тридцать лет вычеркнул себя из истории человечества.

— Что именно вы хотите получить?

— Рассказы, естественно. Факты я могу добыть из компьютера.

— Рассказы о чем?

— О тебе. О свинксах. О тебе и свинксах. По сути дела, вся эта заварушка вокруг флота на Лузитанию началась именно с твоих отношений со свинксами. Потому что ты вмешался и их жизнь, и таким образом…

— Мы помогли им!

— О, что, опять не то слово?

Миро яростно взглянул на нее, хотя понимал, что правда на ее стороне. Он действительно излишне чувствителен. Слово «вмешиваться» в научном контексте обладало нейтральной окраской. Оно просто означало, что он ввел какие-то изменяющие факторы в изучаемую им культуру. А отрицательное значение оно приобретало только по его вине — он изменил науке, прекратил изучение пеквенинос и начал обращаться с ними, как с друзьями. Здесь он виноват. Нет, не виноват — он гордится своими поступками.

— Продолжайте, — кивнул он.

— Все началось из-за того, что ты нарушил закон и свинксы начали выращивать амарант.

— С амарантом покончено.

— Да, ирония судьбы. Вирус Десколады проник в культуру и убил каждый штамм амаранта из тех, что твоя сестра вывела для свинксов. Таким образом, ваше вмешательство оказалось впустую.

— Неправда, — возразил Миро. — Они учатся.

— Да, я знаю. А еще точнее, они выбирают. Чему учиться, что делать. Вы принесли им свободу. Я всем сердцем одобряю ваше решение. Но моя задача — рассказать о тебе населению Ста Миров и колоний, примыкающих к ним, а эти люди не обязательно увидят ваши поступки в таком свете. Поэтому единственное, что мне требуется от тебя, — это рассказ о том, каким образом и почему ты решил преступить закон и вмешаться в жизнь свинксов и почему правительство и народ Лузитании предпочли восстать против Конгресса, а не отослать тебя, чтобы тебя судили и подвергли за твои проступки соответствующему наказанию.

— Эндрю уже рассказывал вам об этом.

— А я, в свою очередь, уже описывала случившееся в общих чертах. Сейчас мне нужны личные впечатления. Я хочу, чтобы все остальные увидели в этих так называемых свинксах разумных существ. Я хочу представить тебя людям как индивидуума, как личность. Если все пойдет так, как я предполагаю, то, узнав тебя, они тебя полюбят. И тогда посланный на Лузитанию флот предстанет в подлинном обличье — как многократно преувеличенная реакция на угрозу, которой, собственно, никогда не существовало.