Роман Глушков - Северный шторм Страница 7

Покалеченная нога Михаила и мой перебитый в двух местах нос – отличительные знаки, оставленные нам Бернардом-Мясником и его бойцами во время той памятной приграничной стычки. Легко же мы с Михалычем тогда отделались – кое-кому из нас повезло гораздо меньше. Я остался в неоплатном долгу перед погибшими бойцами моего Одиннадцатого отряда, добровольно разделившими со мной тяжкую ношу моего отступничества. Богобоязненный и принципиальный британец Саймон, мудрый поляк Вацлав, а также отважные байкеры из банды ирландца Оборотня, пожертвовавшие собственными жизнями ради нашего спасения… Выживший вместе с нами угрюмый громила-германец Гюнтер и неожиданно примкнувший к нам наш бывший заложник, магистр Ордена Инквизиции Конрад фон Циммер, заслуживали не меньшей благодарности, но о них разговор особый…

– Вот это сюрприз, клянусь моими обожженными усами! – воскликнул Михаил, вглядевшись в лицо мертвого «ангела». – Кто бы мог подумать – неужели Энрико? Да, точно он! Эх, зря, Эрик, мы пощадили этого пацана тогда, у озера! Надо было просто пристрелить мелкого гада, и дело с концом! Сами не смогли, попросили бы Гюнтера – тот бы только спасибо сказал… Нет, боже упаси, мы же благородные отступники: беги, значит, сопливый пацан, на все четыре стороны да помни нашу доброту… Пропади она пропадом, эта мягкотелость!

Михаил плюхнулся в мое кресло, вытянув перед собой плохо сгибающуюся в колене покалеченную ногу, и с раздражением стукнул ладонями по подлокотникам.

– Сколько раз твердил себе, да и тебе тоже, что доброта наказуема, – продолжил Михалыч, барабаня пальцами по набалдашнику трости – бронзовой медвежьей голове. – Сколько раз страдал из-за собственного человеколюбия, будь оно неладно!.. И куда только, спрашивается, влиятельный папаша этого пацана смотрел? Видел же, что не сложилась у сына карьера в Братстве Охотников! Нет, он его в более глубокую задницу решил затолкать!.. Паша, Гарик, отправьте тело в нашу прозекторскую на Путинской. И можете быть свободны. Утром приду к вам в отдел, там уже все бумаги оформим… И Гарик, будь другом, скажи нашему дежурному, чтобы через час прислал за мной по этому адресу машину.

– Сделаем, Михалыч, – отозвался один из «бобров», ровесник застреленного мной «ночного ангела» Энрико, который перед тем, как податься в эту зловещую организацию, успел полтора года оттрубить в моем Одиннадцатом отряде и даже поучаствовать в охоте на своего опального командира. Впрочем, она завершилась для него весьма плачевно – мы захватили парня в плен и посредством обмана склонили его к предательству. Сдается мне, Энрико потому и встал на путь профессионального убийцы, что лелеял надежду поквитаться со мной за то унижение. Наверняка он вызвался на это дело добровольцем. Пылкий энтузиазм всегда приветствовался на службе у Пророка, поскольку даже та власть, что держалась на идеологическом гнете, испытывала дефицит в беззаветно преданных слугах.

Пока жандармы уносили тело, Михаил сидел в кресле, прикрыв глаза ладонью, будто ему мешал комнатный свет. За это время контрразведчик не произнес ни слова, что явно указывало на его неподдельное и сильное огорчение. Никакая другая причина не смогла бы заставить моего неунывающего друга отмалчиваться столь долго.

– Я понятия не имел, за кем мы следили почти от самой границы, – признался Михаил, когда автомобиль с «бобрами» и телом Энрико уехал. – Ну и хитер оказался наш Энрико! Ты бы поверил, что человек, которого мы раньше всерьез и не воспринимали, на такое способен? Кто он был в Одиннадцатом? Всего лишь забавный шалопай-юнга при команде морских волков… А ведь именно Энрико удалось провести всю питерскую контрразведку! Еще никто не водил нас за нос так ловко, как он. Мы начисто потеряли его след неподалеку от Петербурга и решили, что планы «ангела» по неизвестной нам причине сорвались и он вернулся в Европу. Я, кретин, даже наблюдение с твоего дома снял! Однако хорошо, что тебя не поставил об этом в известность. Иначе бы ты не отправил Катерину и детей в Волхов, и черт его знает, что бы этот змей Энрико тут натворил… А ты, похоже, сильно по нему сокрушался.

– С чего ты взял? – недоуменно спросил я, усаживаясь в другое кресло, в котором обожала греться у камина Кэтрин.

– А почему глаза заплаканные и щеки в разводах?

– А, вон оно что! Нет, это совсем не то, что ты думаешь. Просто Энрико угостил меня какой-то шпионской дрянью, кажется, магниевой гранатой. У вас в арсенале наверняка тоже такие имеются.

– Не умеешь ты врать и никогда не умел, – снисходительно заметил Михаил. – Не желаешь признаться, что всплакнул от огорчения? Да ладно, все в порядке, я никому не скажу. Будто я не знаю твою хроническую сентиментальность, развившуюся на почве юношеской впечатлительности и от переизбытка прочитанных в детстве книг!

– Ты погляди, какой глубокий психологический диагноз! – огрызнулся я. Наша беседа плавно перетекла в привычную легкую пикировку, из чего следовало, что к Михаилу вернулось его благорасположение духа. – Сказано же тебе: я плакал из-за вспышки магниевой гранаты! Да ты оглянись! Вон прожженное пятно на ковре, а где-то под шкафом, должно быть, и корпус от гранаты завалялся.

– Вот она, упертая испано-скандинавская натура! – всплеснул руками известный некогда на все Братство Охотников зубоскал и карточный шулер. – Только ради того, чтобы не признаваться в собственной слабости, ты не поленился прожечь в ковре дырку, а теперь трешь мне по ушам про слезоточивую гранату! И не жалко было ковер портить? Погоди, расскажу Катерине, чем ты тут в ее отсутствие занимался… Ну ладно, лучше раскрой секрет: как ты учуял одного из лучших «ночных ангелов»?

– Как учуял? – переспросил я и, обреченно вздохнув, признался: – Да я же параноик, Михалыч. Старый неизлечимый параноик, который уже семь лет шарахается от каждой тени. Все об этом знают, даже Кэтрин. Один ты почему-то еще не в курсе. Поэтому запомни, а еще лучше заруби себе на носу: Эрик Хенриксон – самый параноидальный из всех параноиков Земли.

– Не обольщайся, – фыркнул Михаил. – Ишь ты, куда хватанул… Нет, братец, здесь пальма первенства принадлежит не тебе, это уж точно. И даже не нашему трижды проклятому Пророку. Сбросили его недавно с этого пьедестала почета. Недостоин Его Наисвятейшество сегодня там находиться – есть в мире безумцы почище его.

– Ты имеешь в виду Торвальда Грингсона? – предположил я. – Конунга Скандинавии, которого прозвали Вороньим Когтем?

– Его, родимого, кого же еще? – подтвердил Михаил. – Если уж говорить о безумцах крупного калибра, то о нем надо вести речь в первую очередь.

– По-моему, ты не прав, – возразил я. – Вороний Коготь всегда казался мне более приличным человеком, нежели Пророк. Даже после того, как Грингсон устроил переворот и сверг прежнего конунга Скандинавии. Когда Торвальд был еще обычным ярлом и не носил Корону Севера, его сын Лотар учился здесь, в Питере. Молодой Торвальдсон даже дружил с сыном нашего князя, Ярославом. Я часто видел этих парней на стрельбище – им нравилось на досуге покуражиться с оружием. Вполне нормальные юноши, и тот, и другой.