Александр Казанцев - Иномиры (сборник) Страница 7

Я пообещал выполнить его желание, надеясь, что получу возможность широко оповестить людей о причине своего появления.

Мы с Сергеем Егорычем спустились на веранду, где Евлалия Николаевна и Ксения Петровна сидели за накрытым столом.

— Просим к нашему столу, — предложила мне Ксения Петровна. — Если вам не подходит наша пища, то хоть посидите с нами за компанию.

Я сел на предложенное мне место, наблюдая, как Сергей Егорыч удаляется к калитке, где его ждала черная «Волга».

— А у него все дела, дела, неотложные дела! — вздохнула Ксения Петровна. — Вы представить себе не можете, как он занят! Горит на работе! Себя не жалеет! Но что он один может сделать? Кругом Бог знает что творится! Все буксует, и поезд ни с места. Даже пятится назад.

— Ну, запричитала! — ворчливо прервала ее Евлалия Николаевна. — Вон и внучка возвращается. Что-то сумка у нее тощая. Должно быть, опять ничего толком не дали.

Оля издали размахивала полупустой сумкой и кричала:

— Альсино! Я израсходовала, толкаясь в очереди, всю энергию. Вся надежда теперь на вашу прану! Правда-правда!

Глава 3

ПРАНА

Сердцем ты чистым… вверяйся мудрецам.

Глаза никогда не привыкнут к полному мраку. Я просто стал как бы слеп, замурованный по собственному желанию в каменном мешке, в сухой низкой пещере, вход в которую завален снаружи огромной глыбой. Ни единый лучик света не мог проникнуть сюда и принести жизненную энергию. В дальний угол пещеры, куда можно было пробраться на ощупь, в щель, служащую для притока свежего воздуха, снаружи на длинном шесте мне подавали непривычную пищу, которую употребляли наши далекие пращуры и которую потребляют ныне в иномире, куда мне предстояло «проникнуть».

Я лишен был всякого общения с кем бы то ни было, ни один звук не проникал в мое каменное убежище. Я был предоставлен только самому себе.

И в полной темноте, не ощущая ни чьей-либо близости, ни мысли, которую я мог бы уловить, я должен был углубиться в самого себя, познать свой внутренний мир.

Именно ради этого, пройдя такое же испытание, как и я сейчас, готовился нести в иномир свое учение о Добре и самосовершенствовании, уходе от Зла и постижении Истины мой далекий предшественник Буде.

Не случайно, вероятно, каждый из узников каменного мешка приходил к мысли, что он живет не в первый раз и что были у него и предшествующие жизни. В ином мире, куда Буде принес эту идею, она вылилась в одну из догм возникшей на основе его учения религии.

В непроглядной темноте и всепоглощающей тишине, углубляясь в самого себя, я силился вспомнить, жил ли я прежде, кем был, каким образом возродился вновь?

По складу своего ума я не мог допустить, что существо мое состоит из двух начал — материального и духовного, что после кончины материальной части духовная продолжает существовать, находя себе новое пристанище.

Как это можно принять без аргументов и доказательств, в которых не нуждается только слепая вера?

Я был слеп в обретенной мной темноте, но не мог стать слепым мой разум. Я искал, искал ответа в самом себе.

Я потерял счет времени, я не знал, сколько лет провел в каменном заточении, углубленный в решение неразрешимых задач. И вот в нежданный час в царство тьмы и покоя, так надолго приютившее меня, проник наконец слабый отблеск света.

Чтобы не поразить узника сразу, размуровывали пещеру постепенно, позволяя мне привыкнуть к изменению обстановки.

Не скрою, мне было даже неприятно непрошеное нарушение полного покоя в моем пещерном доме-мешке. Вместо ощущения безудержной радости я с трудом отвлекся от самопознания.

Когда я вышел на волю, поначалу мне было привычнее ходить с зажмуренными глазами, нащупывая руками путь. Но постепенно мир во всей его яркой необъятности принял меня, и я с забытой радостью вернулся в него. Однако уже другим, может быть более мудрым и стойким, каким и надлежало мне быть при выполнении своей Миссии в иномире.

Подготовка к ней завершалась. Я умел есть и пить, даже общаться с другими людьми с помощью принятых у них слов.

После же самосовершенствования считалось, что я победил в себе все людские слабости и готов к «проникновению» в иномир.

И вот я, «закаленный» в темной тишине абсолютного одиночества, не видя и не зная ничего, кроме своего внутреннего «я», сижу теперь в залитом солнечным светом саду, любуюсь разноцветьем возделанных клумб, слышу щебетанье неизвестных у нас птиц, вдыхаю аромат свежего, наполняющего силой и радостью воздуха.

На веранде показалась Оля, причем будто без всякой одежды… удивительно прекрасная в своей наготе!

Я почувствовал дрожь во всем теле. Припомнились подобные видения в моей каменной пещере, которые удавалось развеять углублением в себя. Но здесь я не мог предаться медитации. Оля с улыбающимся лицом спускалась ко мне по ступенькам веранды.

— Ой-ля-ля! Вот я и готова, ваша ученица. Я уже чувствую прану. Она пьянит. Правда-правда! Учите меня дышать, стану йогом!

С облегчением я смог разглядеть теперь, что Оля была в купальнике.

С трудом, негодуя на собственную слабость, я поднялся со скамейки и стал показывать Оле систему упражнений для восприятия энергии окружающей среды, как она говорила «праны» (по терминологии йогов).

Бабушка Евлалия Николаевна с неодобрением наблюдала за нашими упражнениями. И, выпустив дым изо рта, сказала:

— Тоже мне аэробика! Так ее без конца по телику показывают бесстыдницы. И под музыку.

Я не понял тогда ее слов. Впоследствии я узнал, что разумеется под аэробикой, которая, конечно отдаленно, приближалась к той системе упражнений, которые я показал Оле в то памятное утро.

— Я как та девочка! — радостно воскликнула она. — Меня нельзя надолго запирать в закрытом помещении. Мы будем с вами, Альсино, так каждый день, и можно без еды.

— Дополни, умница, продовольственную программу, — вставила бабушка. — Разом страну из кризиса выведешь. Дева-спасительница!

— Ну что ты, бабуля, я ведь серьезно. — И, садясь рядом со мной и обдавая меня ароматом своего разгоряченного тела, сказала: — Я теперь уверена, что йоги заимствовали у вас некоторые свои упражнения. А они делают удивительные вещи. Совсем перестают дышать. Их закапывают в землю, а они через долгое время встают из гроба как ни в чем не бывало.

— Да, — согласился я. — Это идет от учения Буде, от самосовершенствования.

— Мне очень хочется расспросить вас о буддизме. Там есть верование о переселении душ, понимаете? Будто человек умирает, а его душа странствует, пока не найдет себе пристанища. И не только у буддийцев. В Европе тоже. Когда мама училась в Институте международных отношений, у них кафедрой иностранных языков заведовала Варвара Михайловна Иванова. Она оказалась экстрасенсом. В ту пору это преследовалось, и ей пришлось уйти. О ней много писали, выбирали почетным членом всяких зарубежных организаций. Она знала много языков. И представьте себе, уверяла, что португальский знала до своего рождения.