Гарри Тертлдав - Блеф Страница 7

Тушратта ткнул пальцем в колоду. «Играем», - произнес он на искаженной, но тем не менее вполне внятной латыни.

Для того, чтобы новичок быстрее освоился с игрой, они выбрали вариант с пятью картами на руках и одним джокером.

- Так можно быстрее всего набраться опыта, - сказал Джеффриз. - С пятью картами хорошо представляешь себе свое положение. При игре с семью картами никогда не знаешь, торговаться дальше или пасовать.

Рамон немного проиграл, немного выиграл, потом опять проиграл - чуть больше. Возможно, он играл бы успешнее, если бы не уделял больше внимания Тушратте, нежели картам. Впрочем, возможно, он все равно бы проиграл, честно признался он себе. Как и следовало ожидать при игре с более искушенными соперниками, абориген проигрывал, но не слишком. Основной его проблемой, насколько мог заметить Кастильо, было нежелание блефовать. Впрочем, антрополог также страдал этим.

Когда запас фишек у Тушратты иссяк, он порылся в торбе и извлек оттуда печать - красивый резной цилиндр из алебастра размером с его мизинец. Такие цилиндры аборигены прокатывали по глиняной табличке в подтверждение того, что та написана владельцем печати. Количество фишек, выданных Гомесом в обмен на печать, казалось вполне справедливым.

Пару конов спустя куссаранин и Джеффриз схватились не на шутку. Рамон попробовал было торговаться, но спасовал после третьей карты. Остальные с разной степенью неудовольствия спасовали после следующей.

- Последняя карта, - объявил антрополог, тасуя колоду.

Кто-то присвистнул. Джеффриз, ухмыляясь, открыл бубновое каре. Через пару кресел от него Тушратта выложил две пары - тройки и девятки.

- Твоя ставка, Тушратта, - сказал Рамон. Куссаранин неохотно подчинился.

- А теперь мы отделим овец от козлищ, - произнес Джеффриз и поднял ставку. Однако улыбка сползла с его лица, когда Тушратта также поднял свою. - Вот ублюдок, - буркнул он по-английски и подвинул от себя еще несколько фишек. - Открывайся.

Весьма довольный собой, Тушратта открыл пятую карту - третью девятку.

- Ух ты! - сказал Джеффриз. - Еще бы не торговаться с фулом на руках!

Кастильо не знал, как много из игры понял Тушратта, но одно тот знал наверняка - то, что выиграл. Он обеими руками сгреб фишки и стал раскладывать их перед собой столбиками по пять.

Джеффриз кисло улыбнулся.

- Не слишком-то гордись, - сказал он Тушратте, переворачивая свою пятую карту - треф.

Послышался смех.

- Это научит, Стен, - сказал Гомес.

Тушратта уронил несколько фишек на пол и даже не сделал движения подобрать их: он не отрываясь, будто не веря своим глазам, смотрел на пятую карту Джеффриза.

- У тебя ничего не было! - произнес он. Штурман достаточно освоил местный язык, чтобы понять его.

- Ну, пара шестерок.

Тушратта отмахнулся от этого как от несущественного. Он говорил медленно и неуверенно:

- Ты видел две моих пары. Ты не мог побить их, но продолжал торговаться. Почему?

- Это был блеф, но он не сработал, - ответил Джеффриз. Ключевое слово не имело аналога в латыни, и он обратился за помощью к Кастильо:

- Объясни ему, Рамон, ты лучше знаешь местный язык.

- Попробую, - кивнул антрополог, хотя сам он тоже не знал подходящего слова. - Ты видел бубновое каре Джеффриза. Он хотел заставить тебя поверить в то, что у него флеш. Он не знал, что у тебя три девятки. Если бы у тебя было только две пары, их можно было бы побить флешем, Так что ты бы спасовал. Вот этого-то он и хотел. Это называется «блеф».

- Но у него же не было флеша, - чуть не плача протестовал Тушратта.

- Но он мог создать видимость того, что есть, верно? Скажи мне, что бы ты сделал после того, как он поднял ставку, если бы у тебя было только две пары?

Тушратта закрыл глаза руками и помолчал минуту. Потом очень тихо произнес:

- Сдался бы. - С этими словами он собрал рассыпанные фишки. - На сегодня с меня хватит. Что вы мне дадите за это? Сегодня я выиграл гораздо больше чем вчера.

Они сошлись на карманном зеркальце, трех разовых зажигалках и топорике; Рамон подозревал, что последним будут рубить не столько дрова, сколько черепа. Правда, в эту минуту вид у Тушратты был какой угодно, но только не воинственный. Все еще не оправившись от потрясения, вызванного странной игрой Джеффриза, он забрал выигрыш и ушел, что-то бормоча себе под нос.

Кастильо не думал, чтобы это был разговор с таинственными богами; скорее спор с самим собой: «Но он же не… А казалось, будто он… Но у него не… Блеф…»

- Что, собственно, случилось? - спросил Джеффриз. Когда антрополог перевел, Гомес хихикнул:

- Вот ты, Стен, растлеваешь местных. Штурман запустил в него фишкой.

- И я смеялся вместе с ними, - сказал Кастильо, пересказывая эту историю поздно вечером у себя в каюте, - но, вспоминая это заново, я не уверен, что Хуан так уж неправ. Такое впечатление, будто сама возможность обмана не приходила в голову Тушратте.

Катерина хмурясь села в постели, раскинув по голым плечам гриву мягких волос. Ее специальность была далека от круга интересов Рамона, но ум отличался ясностью и особой логикой - это было необходимо, чтобы справиться с любой проблемой.

- Возможно, он был просто поражен правилами новой для него игры, которой у него не было и в мыслях.

- Нет, тут все гораздо серьезнее, - настаивал антрополог. - Аборигену пришлось столкнуться с совершенно новым для него понятием, и это поразило его до глубины души. И что касается мыслей, Мей-Лин поделилась со мной сомнениями в том, что куссаране вообще способны мыслить.

- Способны ли они мыслить? Не говори ерунды, Рамон. Разумеется, способны. Как бы иначе они построили свою цивилизацию?

Кастильо улыбнулся.

- Именно это я и говорил сегодня днем, - он повторил Катерине аргументы Мей-Лин, закончив словами:

- И насколько я понимаю, в ее рассуждениях есть логика. В культуре не могут существовать явления, для описания которых нет слов.

- Совершенно верно, - согласилась Катерина. - Как говорил Маркс, не сознание определяет бытие людей, но бытие определяет сознание.

«Пошла ты со своим Марксом», - с чувством подумал Кастильо. Вслух он этого, впрочем, не произнес (равно как благоразумно избегал проходиться по поводу православного вероисповедания Манолиса Закифиноса). Вместо этого он сказал:

- Вот перед нами Куссара как пример, доказывающий обратное.

- Только потому, что мы не понимаем этого, - мягко, но упрямо сказала Катерина.

Рамон не мог отрицать справедливости ее слов, но продолжал рассуждать.

- Взять, например, их богов. Мы не можем видеть или слышать их, но для куссаранина они так же реальны, как, скажем, кирпич-сырец.

- Все примитивные народы говорят со своими богами, - сказала Катерина.