Роберт Силверберг - Маски времени (сборник) Страница 7

— Двадцать километров на юго-восток. Я бы тебя подбросил на вездеходе, но, понимаешь — туристы…

— Не мог бы меня подвезти какой-нибудь нилдор? — спросил Гандерсен. Впрочем, если с этим слишком много хлопот, то потащусь сам, ничего не поделаешь.

— Я все устрою, — заверил Ван Бенекер.

Через час после завтрака появился молодой самец — нилдор, чтобы отвезти Гандерсена в стойбище. В прежние времена Гандерсен просто забрался бы ему на спину, но теперь он чувствовал, что должен представиться. «Нельзя требовать, чтобы самостоятельное, разумное существо везло тебя через джунгли, — думал Гандерсен, — не проявив по отношению к нему элементарной вежливости».

— Я Эдмунд Гандерсен, однажды рожденный, — сказал он, — и желаю тебе, мой любезный попутчик, многих счастливых повторных рождений.

— Я Срин'гахар, однажды рожденный, — вежливо ответил нилдор, — и благодарю тебя за добрые пожелания, мой любезный попутчик. Буду служить тебе по своей воле и без принуждения, и жду твоих приказаний.

— Я должен поговорить с многократно рожденным и получить разрешение на путешествие на север. Этот человек говорит, что ты можешь меня к нему отвезти.

— Это возможно. Сейчас?

— Сейчас.

У Гандерсена был только один чемодан. Он положил его на широкий зад нилдора, а Срин'гахар тут же поднял хвост, чтобы придержать багаж. Затем он опустился на колени, а Гандерсен с соблюдением надлежащего ритуала уселся на нем верхом. Тонны мускулов поднялись и послушно двинулись в сторону леса. Все было почти так же, как и раньше.

Первые километры пути среди все более густых зарослей деревьев с горькими плодами они проделали молча. Постепенно Гандерсен понял, что нилдор не будет говорить, если не начать разговор самому, и сказал для завязки, что десять лет тому назад жил на Белзагоре. Срин'гахар ответил, что знает об этом, и помнит его со времен правления Компании. Речь нилдора напоминала носовое ворчание и хрюканье без всяких оттенков, и было неясно, вспоминает ли нилдор Гандерсена с удовольствием, с отвращением или безразличием. Гандерсен мог бы сделать какие-то выводы по движениям гребня на голове Срин'га-хара, но сейчас это было невозможно. Сложная дополнительная система общения нилдоров, к сожалению, не была достаточно развита для удобства пассажиров. Кроме того, Гандерсен знал лишь несколько из практически неограниченного числа дополнительных жестов, впрочем, большинство из них он забыл.

Нилдор казался ему достаточно дружелюбным.

Гандерсен собирался воспользоваться поездкой, чтобы вспомнить нилдорский язык. Пока что у него шло неплохо, но он понимал, что в беседе с многократно рожденным ему потребуется все знание этого языка.

— Я правильно говорю? — то и дело спрашивал он. — Пожалуйста, поправь меня, если я ошибаюсь.

— Ты говоришь очень хорошо, — отметил Срин'гахар.

Язык, в сущности, не был трудным. Словарь его был невелик, а грамматика проста. Глаголы не спрягались. Слова формировались простым соединением значащих слогов, и сложное понятие, например, «прежнее пастбище стада моего супруга», звучало как длинный ряд хриплых звуков, не прерывавшихся даже короткой паузой. Речь нилдоров была медленной и монотонной, она содержала низкие вибрирующие звуки, которые землянину приходилось извлекать из глубины носа; переходя с нилдорского на любой земной язык, Гандерсен испытывал ни с чем не сравнимое облегчение, словно цирковой акробат, внезапно перенесшийся с Юпитера на Меркурий.

Срин'гахар шел по тропе нилдоров, а не по одной из старых накатанных дорог Компании. Гандерсену приходилось наклоняться под низко свисающими ветвями, а один раз дрожащая лиана-никаланга обвилась вокруг его шеи. Он быстро разорвал ее, ощутив жуткие холодные объятия. Оглянувшись, он увидел, что лиана набухла от возбуждения, покраснела и раздулась — так на нее подействовало прикосновение кожи землянина, Вскоре влажность воздуха в джунглях достигла предела, испарения начали выпадать крупными каплями. Было так душно, что Гандерсен с трудом дышал, а по телу стекали струи пота. Вскоре они пересекли старую дорогу Компании, которая уже так заросла, что еще год, и от нее не останется и следа.

Огромное тело нилдора часто требовало пищи. Каждые полчаса они останавливались, Гандерсен слезал, а Срин'гахар жевал веточки кустов. Это зрелище вновь пробуждало предубеждения Гандерсена и беспокоило его до такой степени, что он старался не смотреть. Нилдор, совсем как слон, вытягивал хобот и очищал ветки от листьев, потом его огромная пасть раскрывалась и в ней исчезала целая охапка. Тремя огромными бивнями он обдирал кусочки коры на десерт. Громадные челюсти неутомимо двигались вперед и назад, дробили, перемалывали. Мы сами во время еды выглядим не лучше, убеждал себя Гандерсен. Однако демон, который в нем сидел, упирался и твердил, что его спутник-нилдор — просто животное.

Срин'гахар не был болтлив. Когда Гандерсен ничего не говорил, то и нилдор молчал. Когда Гандерсен о чем-нибудь спрашивал, нилдор отвечал вежливо, но очень кратко. Усилия для поддержания разговора утомили Гандерсена. Он подчинялся ритму шагов огромного существа, находя удовольствие в том, что без затраты сил со своей стороны преодолевает полные испарений джунгли. Он понятия не имел, где находится, и не мог бы сказать, движутся ли они в нужном направлении, поскольку деревья над головой создавали сплошной полог, скрывавший солнце. Нилдор, желая в очередной раз за это утро поесть, неожиданно свернул с троны и, топча растительность, подошел к тому, что когда-то было сооружением Компании, а теперь — грязными, заросшими лианами развалинами.

— Ты знаешь, что это за дом, Эдмунд однажды рожденный? — спросил Срин'гахар.

— Не припоминаю…

— Ваша станция. Здесь вы собирали змеиный яд.

На Гандерсена внезапной лавиной обрушилось прошлое. Перед глазами возникали обрывочные картины. Старые скандалы, давно забытые или загнанные вглубь подсознания, ожили вновь. Эти руины — биостанция? Место его прегрешений, стольких падений и утрат? Гандерсен чувствовал, что у него начинают гореть щеки. Он слез со спины нилдора и побрел в сторону здания. Перед дверью он на мгновение остановился и заглянул внутрь. Да, вот свисающие трубки и желоба, по которым тек добытый яд. Все техническое оборудование до сих пор было на месте, заброшенное и пришедшее в негодность из-за влаги. А здесь был вход для змей, которые под звуки чужой музыки, не в силах ей сопротивляться, выползали из джунглей и отдавали свой яд. А тут… а там…

Он бросил взгляд на Срин'гахара. Шипы на гребне нилдора набухли: признак напряжения, а может быть, и стыда. У нилдоров тоже были воспоминания, связанные с этим зданием. Гандерсен вошел внутрь, толкнув приоткрытую дверь. Заскрипели петли. Скрежет, а затем мелодичный стон разнеслись по всему зданию, отдаваясь приглушенным эхом. Бззмм… и Гандерсен снова услышал гитару Джеффа Курца. Он будто опять вернулся в прошлое. Ему снова было тридцать, и он только что прилетел на Мир Холмана. Он начинал практику на биостанции, а потом остался на постоянную работу на планете. Сколько же слухов ходило вокруг этого места! Да… Из глубин памяти возникла фигура Курца. Он стоял в дверях, не правдоподобно высокий, самый высокий мужчина из тех, кого когда-либо видел Гандерсен, с большой круглой лысой головой и огромными черными глазами, сидящими под выступающими надбровными дугами. Его широкая улыбка открывала белые зубы. Забренчала гитара, и Курц сказал: