Андрей Аникин - Друг, который мог быть Страница 7

Из отчета начальника 2-го рейса НИС «Климент Тимирязев»:

Согласно плану-программе задачей экспедиции являлось комплексное геолого-геохимическое изучение северо-западной области Тихого океана.

Выбор маршрута, состав научных отрядов, а также оборудования и приборов для проведения забортных работ определялись специфическим характером рейса. В северо-западной и центральной частях Тихого океана широко распространены донные железомарганцевые образования типа конкреций и корок на выходах коренных пород. Изучение этих образований может иметь важное научное и народнохозяйственное значение. Этой задаче были в большой мере подчинены геохимические исследования в ходе экспедиции…

Железомарганцевые конкреции — любопытное явление природы. Происхождение их до сих пор остается не очень ясным. На вид эти конкреции мало отличаются от обычных камней рыже-бурого или серого цвета. Иные почти правильной шаровидной или эллипсоидальной формы, другие похожи на лепешки, третьи вовсе бесформенны. Есть катыши величиной с грецкий орех, есть с яблоко, а попадаются величиной с арбуз. Каждый катыш имеет ядро, которое обрастает оболочкой из рудного вещества. Чем-то это напоминает образование жемчужин. Ядрами становятся обломки твердой породы, куски пемзы, остатки живых микроорганизмов — слуховые кости китов, зубы акул.

Запасы железомарганцевых конкреций на дне океанов огромны, но скрываются они чаще всего на больших глубинах. Промышленное освоение этих запасов представляет большие трудности. Это дело будущего, возможно, не слишком близкого. Но развитие науки и техники может его приблизить.

Почему конкреции называются железомарганцевыми? Эти два элемента, вместе с бесполезным кремнием и вездесущим кислородом, составляют по весу значительную их часть. Содержание железа колеблется в пределах 10 — 20 процентов, марганца и того больше — до 30 — 35 процентов. В конкрециях встречаются также кобальт, никель, ванадий, попадаются в малых дозах ниобий, цирконий, молибден и множество других элементов — чуть не половина таблицы Менделеева.

Из отчета капитана М. М. Колесникова:

…7 июля в 9.40 легли в дрейф на станцию № 936. Сев. широта 21°20 7' . Глубина 4700. Работы по программе левого и правого борта.

Тралированием получены значительные количества конкреций. В связи с наличием интересного материала геохимического характера продолжали работы. 8 июля в 02.50 были вынуждены прекратить спуск трала при погружении порядка 2500 метров и вырубить около 40 метров дефектного троса. Мужество и находчивость проявил матрос палубной команды Сергеев А. К., ему объявлена благодарность в приказе.

После изготовления нового сплесня в 07.40 продолжали спуск трала. Тем временем ветер постепенно усиливался и достиг 4 — 5 баллов, пошла крупная зыбь, пришлось включить успокоители качки.

Активно проводили подработку против волн и ветра с помощью главных двигателей и носовых подруливающих устройств.

8 июля в 17.30 приняли синоптическую карту. В 200 — 250 милях к югу направлением СЗ — ССЗ движется тропический циклон «Беттина». Скорость ветра в центре циклона около 50 узлов. В 18.25 поднят трал, в 20.00 начальнику экспедиции доложили предварительные данные о необычайно высоком содержании редких металлов в конкрециях.

22.40 принято сообщение об изменении направления движения «Беттины» на 15 — 20° к северу.

На внеочередной планерке принято решение продолжить станцию, несмотря на упомянутое изменение направления циклона. Соображения в пользу такого решения: чрезвычайная необходимость сохранения возможно точной отметки станции в условиях временной невозможности координации по РНС «Лоран-А» и по астрономическим обсервациям.

9 июля в 03.00 сила ветра достигала 8 баллов, несмотря на это, успешно продолжался спуск донного трала левого борта…

Капитанам положено быть точными и немногословными. Отчет — документ, как будто начисто лишенный эмоций. Но за этими строчками — рев урагана и тяжкое бремя решений.

«Тимирязев» вернулся в Ленинград в положенное время — в конце сентября.

В октябре я был в Кисловодске. Допивая в галерее свой стакан нарзана и о чем-то задумавшись, я увидел знакомое лицо. Николай Иванович Крылов, добрый знакомый Колесникова, а через него и мой, океанолог, участник многих экспедиций. Чокнулись для начала нарзаном и пошли в парк.

Еще в сентябре Михаил звонил из Ленинграда. Сказал: все благополучно, хоть было кое-что необычное. Дальше распространяться не стал. Намек этот я почти забыл и вдруг вспомнил теперь, встретив Николая Ивановича.

— Что было-то? — переспросил он. — Да, было действительно. Такое я впервые видел, хоть в двенадцатый свой рейс ходил… А вы ничего разве не знаете? — Он как-то даже подозрительно посмотрел на меня.

Я передал ему туманные слова Колесникова и сказал, что больше, ей-богу, ничего не знаю.

— Молодец Михал Михалыч, одно слово, молодец. Такое дело на себя взял… Ни один капитан бы не решился… При девяти баллах тралы таскать и судно на станции держать с точностью до секунд…

Мне нелегко это представить, но в глазах моих стоит красавец «Тимирязев», каким я видел его в Ленинграде, незадолго до ухода в первый, пробный рейс до Владивостока. Я прошу Николая Ивановича рассказать. Он начинает как будто неохотно, потом увлекается…

— Ну, вышли… До первых станций ничего интересного, как обычно. Одно приятно: капитан с начальником экспедиции — душа в душу. Помполиту прямо делать нечего. Я помню рейс, так помполит только и делал, что начальника с капитаном мирил. А эти, глядишь, сидят в шахматы играют, если только конкреции не обсуждают.

Кстати сказать, конкреции впервые главной целью экспедиции были, до этого ими только попутно занимались. А тут просто праздник для геохимиков. Задача была детально изучить распределение и состав конкреций. Техника самая современная: через час из лаборатории первый экспресс-анализ тащат.

Начались станции. Драга за драгой, трал за тралом. Похоже, как рыбаки невод тянут: может, придет пустой или с одной травой морской (трава, впрочем, тоже некоторых очень интересует), а может быть, с большим уловом. Когда трал поднимают и улов на поддон вываливают, любопытно на народ поглядеть. Глаза горят, руки тянутся, друг друга отталкивают и не замечают даже.

(Спуск и подъем трала, этакого большого мешка из многослойного капрона, — дело на больших глубинах не простое и не скорое. Особенно тяжко это дается при волне и ветре. Здесь очень много зависит от того, кто командует судном: требуется удерживать его в нужной позиции, чтобы драга не дергалась слишком резко, чтобы трос шел под нужным углом и бог знает что еще. Если учесть, что с обоих бортов спускается несколько тросов с разными подвесками, то задача получается как у жонглера, который удерживает в равновесии десяток предметов. К тому же тралы и другие донные приборы имеют гнусное обыкновение цепляться за что-нибудь и рвать трос. Это уже порядочная неприятность. Отчет о любом рейсе содержит похоронные строки: трос оборвался, трал потерян. Хорошо, если один.)