Сергей Казменко - Послание Страница 7

- Менар! - прошептал я, содрогаясь от ненависти. - Менар!

От окон под высоким куполом зала, тянулись, исчезая за колоннами, столбы солнечного света. Где-то там чирикали вездесущие воробьи - надо будет приказать управителю выбросить гнезда проклятых птиц из щелей в основании купола. Ах да, я уже приказывал это вчера, но посланный туда раб упал и разбился, а остальные теперь боятся. Они боятся смерти больше, чем меня, но я покажу им, что это ошибка. Они должны видеть в смерти только желанное но недоступное избавление.

Но это не главное.

- Менар! - снова прорычал я сквозь зубы ненавистное имя.

В руках что-то было. Ну конечно, молоток и резец. Я взглянул на стену, у которой только что работал, потом бросил инструменты прямо на пол перед собой. Что толку во всем этом? Ничтожества, они никогда не поймут! Они не посмеют понять! Но они запомнят. И долгие века будут содрогаться от сотворенных мною жестокостей. А иные, самые ничтожные из всех, будут восхищаться ими.

Но они запомнят и Менара.

И ее - но ее имени они не узнают никогда. Никто из живых не знает ее имени, все, кто ее знал, уже мертвы. Как и человек, который на них донес. И пусть они теперь гадают - они бессильны перед тем, что я совершил.

Только Менар, один только Менар сумел уйти от моего гнева!

Я быстро пересек зал, распахнул двери. Несколько рабов, ожидающих поручений, скорчилось в поклонах на полу. Но сейчас мне было не до них - я поднялся по лестнице на второй этаж и пошел прямиком к выходу. Стражники, едва завидев меня, отступали в стенные ниши и застывали, стараясь даже не дышать. Эти тоже боятся. Дурачье! Все меня боятся. Боятся и ненавидят. И никто не любит - даже Рьег вчера на охоте зарычал на меня, и я приказал его убить. Она сказала, что меня нельзя любить - неужели она была права? Но за что, за что боги так прокляли меня?!

Я подошел к главным дверям дворца, и они стали медленно раскрываться. Проклятые рабы! - но сейчас мне было не до них, сейчас они остались жить. Я спустился по лестнице вниз, во двор, сел на Диггана, который уже стоял наготове. Мохьерт с десятком из Золотой стражи был уже верхом и ждал приказаний. Лицо его было непроницаемо, как всегда - но он тоже боялся! С тех пор, как я приказал месяц назад четвертовать Курога, он тоже стал бояться меня. Может, это и к лучшему - Мохьерт не из тех, кто может бояться долго. Может, это он однажды ударит меня в спину и положит конец мученьям. Если только я не прикажу казнить его раньше.

Я молча тронул Диггана, выехал в распахнутые ворота и пустил коня вскачь. Я не оглянулся на стражу - если кто отстанет, то вечером будет висеть перед воротами дворца. Это вечный порядок, и не я завел его. Этот порядок оправдан и мудр, он сохранится и после моей смерти. Порядки, которые завел я, бессмысленны, и они умрут вместе со мной. Но их запомнят, им будут ужасаться и тысячи лет спустя, и никто не посмеет посмеяться надо мной так, как это сделал Менар!

Кто-то не успел отскочить в сторону с моей дороги - но крик его послышался уже сзади, из-под копыт стражи. Короткий крик - мучения его были недолгими. Кто это был - раб, нищий, горожанин, богатый заезжий купец? Безразлично - все они лишь пыль у моих ног. И никто, никто из них не посмеет смеяться надо мной после моей смерти!

Когда Дигган вынес меня на Кьядрог, площадь была уже пуста - я приучил их вовремя уходить с моей дороги. Если бы я приучил их раньше, если бы и проклятый Менар боялся меня больше, чем смерти... Но он ускользнул от меня в смерть не потому, что боялся. И оставил меня с пустыми руками и пустой душой, и не дал насладиться местью. Бросаясь на острие своего проклятого меча в своем проклятом доме, он не мог знать, что я уже послал воинов схватить его - он ушел, наплевав на мой гнев, ушел совсем не потому, что так захотел я. Проклятая площадь - я велю снести здесь все дома! Все до единого! - но Кьядрог уже остался позади, и я скакал уже к Южным воротам. Прочь из этого города, прочь из этой жизни...

У ворот толпились стражники - слишком много для обычного дня. Неужели они уже решились? Ах нет, вспомнил, Тогерро докладывал несколько дней назад о том, что это ничтожество Нандув сжег Тигорис и движется с войском в нашу сторону. Сын пастуха, он думает, что сможет долго удержаться у власти. Говорят, что он даже собирается завоевать весь мир - у него и желания ничтожны. А я еще приказал ремонтировать стены, раздать оружие горожанам - зачем? Что это может изменить? А гонец... Забыл, забыл про гонца. Надо было приказать его казнить. А впрочем, плевать, так даже лучше - больше боятся тогда, когда мои действия непредсказуемы.

Я выехал из ворот и погнал коня по Тигорской дороге. Вот здесь, здесь все это и случилось. У этого проклятого высохшего дерева - я прикажу его сжечь! И эти хижины - как мог я забыть, что живущие в них тоже могли что-то видеть? Всесильные боги, за что вы так наказали меня? Чем провинился я перед вами? Неужели это такой страшный грех - мечтать о том, чтобы тебя любили?

Ее глаза... Ни у кого и никогда не видел я такого взгляда. Злой дух Нукан направил меня той дорогой в тот роковой день. И она набирала воду у источника, и подняла на меня взгляд, и улыбнулась... Ведьма! Она околдовала меня! И той же ночью я вышел из города через тайный проход, и мы вдвоем с Менаром поскакали туда. Тогда тоже светила полная луна... Почему тоже? О, проклятая тварь, и этот туда же! Я изо всех сил ударил Диггана плеткой и развернул почти на месте. Он чуть не свернул на ту тропинку, на ту самую, по которой я как безумец не раз скакал ночами. Но нет, там, куда он хотел меня принести, больше ничего нет. Там пустыня, и тот источник засыпан, уничтожен. Я не был там, но я знаю. Они не осмелились бы ослушаться моего приказа. Но Менар, которого я считал своим другом, своим единственным другом - он узнал об этом раньше, чем мои воины успели схватить его. И мне никогда, никогда не узнать теперь, правды ли сказала она мне той ночью! Никогда, никогда! Проклятый Менар, ну чем я хуже тебя, ну почему меня нельзя любить?! И я пришпорил Диггана и погнал его вскачь, не разбирая дороги, прочь от людей, прочь от стражи, которая не сегодня-завтра набросится на меня сзади и порубит на куски, туда, к голым вершинам холмов, туда, где я могу остаться один. Какие-то ветви хлестали меня по лицу, и я выхватил меч и стал рубить все подряд, все, что вставало мне поперек пути. И вдруг в глазах у меня потемнело. И я очнулся.

Я стоял, тяжело дыша, на вершине какого-то холма. Сердце безумно колотилось в груди, не хватало воздуха, и ноги дрожали от усталости и напряжения. А в руке - в руке моей была какая-то алюминиевая трубка, вся изогнутая и помятая, как будто ей долго-долго колотили по камням. Да так и было, наверное, ведь в своем безумии, передавшемся мне через века от безумного правителя Кьерра, я вырвал одну из стоек, что поддерживали тент у входа во дворец, и крушил ею все подряд на своем пути. Хорошо еще, что я пришел в себя раньше, чем мне встретился хоть кто-нибудь живой, а не тени из далекого прошлого. Но я, наверное, наделал шуму: оглядевшись, я увидел, как со стороны лагеря - отсюда до него было километра полтора, и он теперь был ярко освещен, как вечером, перед отбоем - в мою сторону едет с зажженными фарами джип. Собственно, только пляшущий свет его фар и был различим во тьме под холмом.