Александр Бушков - Кавалерийская былина Страница 7

- Оно ж их утянуло, - сказал Платон. - И собак... Собак тоже.

- Ко мне в комнату...

- И ко мне. Стрельнул, и утянулось.

- Я - саблей...

Он вспомнил и побежал наверх, урядник топотал следом. Отрубленный кусочек ленты отыскался у кровати. Поручик осторожно ткнул его концом сабли, наколол на клинок, и это словно бы вызвало последнюю вспышку жизни - кусок ленты вяло дернулся и обвис. Так, на сабле, поручик и вынес его на крыльцо, где было светлее.

Осторожно стали разглядывать, морщась от непонятного запаха - не то чтобы вонючего, но чужого, ни на что знакомое не похожего. Лента толщиной с лезвие сабли, и на одной стороне множество острых крючочков, пустых внутри, как игла шприца.

- Это значит, как зацепит, и конец, - сказал поручик. - Этих щупальцев у него должно быть преизрядно. К тебе лезло в комнату, ко мне. И - зубы. Должны быть зубы - лошадь еврейскую в клочки, у пса хвост вырвал... Мартьяна не нашел?

- Нету Мартьяна. Один безмен остался. Упокой, господи, душеньки трех рабов твоих... - урядник перекрестился, за ним и Сабуров. - Смотрите, вашбродь...

Граненый шар найденного в зале безмена перепачкан темным и липким, пахнущим в точности так, как и конец щупальца - чужим, неизвестным.

- Отчаянный был мужик, царство ему небесное, - сказал Платон. - Это ж он с безменом на чудо-юдо...

- Чудо-юдо?

- Так не черт же, - Платон смотрел грустно и строго. - Что ж это за черт, если его можно безменом малость повредить и кусок от хвоста отрубить? Да и черт вроде бы серой пахнет, а этот - непонятно чем, но не пеклом, право слово. Не леший же? Пули он боится. И железа опасается, не может, сталбыть, железо от себя отводить. Нет, барин, зверюга это, хоть и непонятная. Вот оно, стало быть, как... Пули боится... Железо от себя отвести не может...

Он повторял и твердил что-то ненужное, пустое - главные слова так и не произносились, но висели в воздухе, реяли вокруг, нужно было набраться смелости и произнести их наконец.

Поручик отыскал штоф, и они хватили по чарке. Похрустели капустой, помотали головами.

- Три православные душеньки загубил, сучий потрох, - сказал Платон. Вольно ж ему бегать...

- Воинскую команду бы... - сказал поручик Сабуров.

Но тут же подумал: какая в Губернске боеспособная воинская команда? Инвалиды при воинском начальнике да пара писаришек. Может, еще интенданты - и все. Небогато. Да сначала еще нужно доказать, что они с урядником не страдают помрачением ума от водки, что по здешним лесам в самом деле шастает некое чудо-юдо, смертельно для людей опасное! Нужно сначала уломать какое-нибудь начальствующее лицо, чтобы хоть прибыло сюда и обозрело. А что таковому лицу предъявить в качестве вещественной улики кусочек от щупальца, безмен в вонючей жиже, собачий хвост оторванный?

Жандармы, что на вокзале? Слабо в них, как слушателей и соратников, верилось. Вот и получается, что помощи от вышестоящего начальства ждать нечего. Должно быть, чудо-юдо объявилось совсем недавно - никто о нем до того и не слышал. Рано или поздно оно наворотит дел, и паника поднимется такая, что дойдет в конце концов до губернии, и уверует губерния, и зашевелятся шитые золотом вицмундиры; а тогда и курьеры помчатся, и вытребуют войска, и леса оцепят боевой кавалерией, а то и картечницы Барановского подтянут, шум поднимут до небес, дабы несусветной суетой и рвением заслужить ордена и отличия. Но допрежь того немало воды утечет, немало кровушки, и кровушка будет русская, родная. А присягу они с урядником принимали как раз для того, чтобы не лилась родная кровь в пределах отечества...

- Так что же? - повторил Платон вслух невысказанные поручиковы мысли. За болгарских христиан сколь крови выцедили, а тут - свои в беде...

Светало. И подступала минута, когда русское молодечество должно рвануться наружу - шапкой в пыль, под ноги, соколом в чистое поле, саблей из ножон. Иначе - не носить тебе больше сабли, воином не зваться, сам себе не простишь. Некому больше, окромя тебя. Ты здесь оказался, тебе и выпало - сойтись грудь в грудь...

- Урядник, смир-на! - сказал Сабуров.

Урядник бросил руки по швам. Сабуров тоже встал по стойке "смирно". Оба они были в сапогах и нижнем белье, но это не имело значения. В восемьсот двенадцатом был случай, когда платовские казаки и вовсе голяком повскакали на коней, ударили в шашки. И ничего, смяли француза. Не в штанах дело.

- Слушай приказ, - сказал Сабуров звонко и четко, как на инспекторском смотру. - Считать нас воинской командой. Объявившуюся в окрестностях неизвестную тварь, как безусловно опасную для здешних обывателей, отыскать и уничтожить. Выступаем немедля.

- Слушаюсь, ваше благородие! - рявкнул урядник.

И у обоих стало на душе чуточку покойнее. Теперь был приказ, были командир и подчиненный, теперь они были - воинская команда, крохотное войско российское.

- Соображения есть? - спросил Сабуров.

- Как не быть? Следы оно оставляет, слава Богу, по воздуху не порхает, не канарейка. А следы мы разбирать учены, на кабана в камышах охотиться приходилось... Так что опробуем. Теперь что: коли оно жрет всех без разбору, и коня, и людей, и собак, значит - оголодавшее. Знать бы еще, как у него с чутьем...

- А ты на всякий случай думай, что чутье у него - отменное.

- Понял, ваше благородие. Еще: большое оно, должно быть. Вон как столы-лавки перебулгачило. Гренадерскую бомбу бы нам иметь...

- Где ж ее взять... Что еще?

- Искать надо в редколесье, да в полях, я так мерекаю, - сказал Платон. - Не думаю я, чтоб оно в чащобу полезло - здоровущее... Местности мы не знаем, вот что плохо. Проводника бы нам или хоть дельную собачку, охотничью...

- И подзорную трубу не грех бы заиметь, - сказал Сабуров. - Помнишь, Мартьян говорил про блажного барина, что смотрит на звезды?

- Помню. Думаете?..

- Да уж смотрит он в небеса наверняка вооруженным глазом. Только где ж его искать? Черт, ничего не знаем - где какие деревни, где что... Ну ладно. Давай собираться.

Сборы заняли около получаса, а потом они выехали шагом, охлюпкой на неоседланных мартьяновских лошадях с уздечками самодельной работы невеликая воинская команда.

Наклонившись с конской спины, Платон разбирал следы, и вскоре последовало первое донесение:

- Ну что - какие-никакие, а есть лапы. И лап этих до тоей матери, прости господи. Чисто сороконожка... Ясно ведь, что тяжелое, а бежит легко - это как понять? Вроде бобра, что ли - на земле неуклюж, а в воде проворен...

Следы действительно в густолесье не заводили, но оттого что чудо-юдо, как и предполагалось, было велико, стало только тягостнее. А вскоре они наткнулись на место, где валялись повсюду клочья собачьей шерсти, обрывки одежды, и кровь, кровушка там и сям... Перекрестились, еще раз помянув несчастливых рабов Божьих Мартьяна и двух других, по именам неизвестных, и тронулись дальше, превозмогая тягу к рвоте. На войне видели всякое, но вот так...