Георгий Гуревич - Чудак человек Страница 7

Кстати об "Органоне". Ведь и Аристотель в своем "Органоне", "Физике" и "Метафизике" единолично написал энциклопедию. Не все там верно, но ведь двадцать веков мир воспринимал ее как непреложный свод знаний.

- Ну, это когда было! - сказал я. - Древним было легко. Объем знаний невелик, один человек мог охватить все в течение жизни. С тех пор наука так выросла, так расширилась, так разветвилась... Нужны тысячи специалистов, тысячи...

Чудак сказал: - Дело не в объеме, а в эпохе. Есть время делить, есть время собирать. Аристотель действительно жил до нашей эры, но Бэкон - в XVII веке, а Бокль в середине XIX. Я недаром сослался на него. Это была славная эпоха в истории культуры, время великих обобщений. Тогда выпустили главные свои труды Дарвин, и Менделеев, и Карл Маркс. И Лев Толстой писал "Войну и мир" в ту пору.

То была эпоха великих обобщений, глобальных. И думаю, что грядет, валится на нашу голову эпоха глобальных проблем сейчас, к концу XX века. Угроза атомного взрыва, взрыв демографический, взрыв информационный, кризис экологический, кризис энергетический, сырьевой, пищевой, проблема глобального круговорота воды, глобального круговорота тепла. Маленькая у нас планетка, спутник облетает за полтора часа, вот и надо обозреть ее всю целиком, в планетарном масштабе. Нужны, остро необходимы нам новые Аристотели, Бэконы и Бокли.

- Но то были гении, - пожал я плечами. - А ты кто? Обыкновенный чудак.

- Чудаки не бывают обыкновенными, - возразил чудак. - Притом я подозреваю, что Бокля тоже считали чудаком. Молодой, богатый, живи в свое удовольствие, деньги швыряй. Но ему наука была интереснее. Мне тоже.

- Но ты не управишься, ни за что не дойдешь до конца. И Бокль не дошел. Умер, стеная: "Книга, моя книга! Я никогда не кончу ее".

- Да, не кончил, да, только начал. Но ведь и это начало, я уже говорил, составило эпоху в науке. Пускай я не кончу, я начало положу. И в этом есть смысл.

"Начало, самое печальное начало лучше самого радостного конца". Это не я сказал, это из Шолома-Алейхема. Хорошими словами, хотя бы и чужими, приятно завершить книгу.

А дальше? Что дальше?

Самые настойчивые из читателей обязательно хотят знать, чем кончилась история чудака.

Товарищи, ну к чему же ставить точки над "i"? Сами знаете, какой конец бывает у чудаков и нечудаков. Вам хочется, чтобы я описывал его со всеми натуралистическими подробностями?

- Но все-таки. Все-таки надо же сказать, добьется ли он успеха со своей "Энциклопедией будущих открытий".

А я не знаю. И сам он не знает, потому что успех зависит не только от его усердия. Есть еще и привходящие факторы: гипертония и прочие. И никто не скажет чудаку с математической точностью: "Тебе отпущено двадцать лет... или год... или одна неделя".

Если двадцать лет, вероятно, он напишет книгу. Хорошую или никчемную, своевременную или запоздалую, но напишет. Я в него верю.

Если год отпущен - будет общий план, тезисы в лучшем случае.

А если неделя - общая идея, здесь описанная... И горькие вздохи, как у Бокля: "Книга, моя книга! Я никогда не кончу ее".

Или какое-нибудь наставление: "Люди, думайте!" Или: "Своей головой думайте!" Или: "Думайте о будущем!" Но это по моей части - по литературной. Я пошлифую еще. Впрочем, мне вообще не хочется расписывать последний час, кончать историю чудака картиной безжалостной казни человека природой.

И вот что мне приходит в голову - о книге, не о казни.

Лет двадцать назад получил я - автор, а не герой - письмо от четырнадцатилетнего читателя из Тайги - есть такая станция в Сибири. Парень обожал фантастику, читал, перечитывал, мечтал сам стать писателем, даже сочинил повесть об Атлантиде, этакую мозаику из вычитанного. Сочинил и прислал мне с надписью: "Дарю вам на память мой дебют. Храните его".

"Ну и нахал!" - подумал я. И вернул парню рукопись с суровой отповедью: дескать, сначала надо стать личностью, а потом уже посвящения раздаривать.

Двадцать лет спустя на семинаре молодых писателей подходит ко мне долговязый малый со шкиперской бородкой и, склонившись надо мной, вопрошает, с высоты глядя:

- Помните мальчика из Тайги? Это я.

Честное слово, я страшно обрадовался своей непрозорливости. Ну да, недооценил, проглядел. Но ведь это так прекрасно, что существуют на свете люди, которые добиваются своего и могут добиться!

Не использовать ли этот мотив для финиша?

Чудаки - отклонение, чудак - явление редкостное, но не единственное. Ведь не только на Малой Дмитровке - и в соседнем переулке был парень, изучавший "Указатель железных дорог". Не собрался к нему, так и не узнал, что из него вышло.

И вот сидит мой старый чудак, шелестит страницами, горькие таблетки сосет, положив под язык, морщится: голова тяжелеет, давление кверху ползет.

Вдруг звонок. За дверью незнакомый, длинный, аж сгибается, шкиперская борода, брюки парусами от колен, подошвы как скаты у самосвала.

- Наверное, вы меня не помните. Я тот мальчик из соседнего переулка, который путеводитель знал наизусть. Мама все вздыхала: "Что из тебя выйдет?"

- Ну и что же вышло? Все расписание зубрите?

- Что вы, это детское увлечение! Учитель я. В средней школе. Физика, математика, фундамент и каркас естествознания. И очень стараемся мы, чтобы каркас был прочный, этакий неподвижный: догмы, каноны, законы: Ньютона закон, Кулона закон, закон Ампера и Бойля - Мариотта. На память все нажимаем: твердо помни, помни! И вот замечаю, товарищи замечают тоже, что у школьников складывается этакое представление, что в науке все сделано до них, их дело - заучить. Не рассуждают, только цифры подставляют, норовят множить и делить. Итак начал я рассказывать им о неоткрытом: там у нас в физике споры, а там все неясно, совершенно в тупик зашли. Картотеку неясного завел, какие-то, знаете ли, правила нащупываются, графики составить можно. И вот слышу: у вас тоже таблицы, какой-то Свод Незнания. Вы не разрешите познакомиться?

- А ну-ка покажите свои графики. Похоже. Почти совпадают. А тут разночтение. Вы проверяли? Может, посчитаем вместе?

- Вы согласны поработать со мной?

- Поработаем. Потом продолжать будете.

Вот и сказано главное. Жизнь как поезд: на каждом полустанке кто-то входит, кого-то вносят на руках, завернув в пеленки, кого-то выносят вперед ногами, так что полки не пустуют, ни нижние, ни верхние. Грустно, конечно, но расписание есть расписание. "Граждане провожающие, просьба освободить вагоны. Пассажиры, занимайте свои места. А вы, товарищи чудаки, тяжелые вещи сдавайте в багаж, с собой берите только ценные мысли, мысли пригодятся в дороге".

И поезд следует дальше.

Дальше!