Сборник - Фантастика, 1966 год. Выпуск 1 Страница 70

– Игорь, это я все знаю.

– Да, простите. Я волнуюсь. Я хотел сказать вот что: нам нужен хороший доктор. То есть опытный врач, хорошо знающий острые патологические процессы, для которых мы создаем свою машину. Это мог бы быть Алексей Юрьевич, анестезиолог. Вы его хорошо знаете, приходит на опыты. Но нужно поговорить с его шефом.

– Запишем: поговорить с Петром Степановичем. (Я скажу ему все. Хотя его не напугаешь смертями, но он заинтересован в машине. Прогрессивный врач. Сухой только, не поймешь, чем он живет.) - Извините, я еще хочу предложить: переключите меня на клиническую физиологию. Временно. Там можно получить много данных для характеристик больного сердца.

– Тоже хорошо.

Все успокоились и обсуждают по-деловому. Без красивых фраз. Будут ли выполнять свои обещания? До сих пор приходилось активизировать их, иначе лабораторию будто илом заносит. Теперь для этого не будет сил. Все может пойти прахом. Нужно заинтересовать.

– Послушайте, а вы понимаете, что результаты всей нашей работы пойдут уже вам, а не мне? Что вы на себя будете работать? Что вообще это “золотая жила”?

Реакция. Снова Вадим:

– Мы всё понимаем, только напрасно вы это говорите. Мы не продаемся за чины и степени, хотя и не отказываемся от них.

Неловкое молчание. Юра покраснел. Игорь смотрит в окно.

Семен ничего не выражает.

Обидел. Говорю красивые фразы о долге, а о людях думаю плохо.

– Простите меня, мальчики.

Юра: - Мы не идеальные герои, Иван Николаевич, но не нужно нам об этом напоминать. Будем делать, что можем.

Ничего не могу ответить на это. Остается притвориться, что ничего не случилось. И вообще пора заканчивать этот разговор.

– Еще одно дело, товарищи. В нашей схеме плохо представлены ткани, клеточный уровень. А ведь именно они потребляют кислород, глюкозу, выделяют углекислоту, шлаки. Для характеристики тканей нужна хорошая биохимия, а наша лаборатория, сами знаете, какая. Семен Иванович, я вас попрошу съездить в институт биохимии, и позондируйте почву насчет сотрудничества. Есть у вас там знакомые?

– Нет, но я познакомлюсь. Завтра же поеду. Только не знаю, сумею ли толково объяснить, что мы хотим. Во всяком случае, попытаюсь заинтересовать и тогда приведу к вам.

Кончаем. Что я должен еще сказать? Да, о поведении.

– Повестка исчерпана, товарищи. Я записал, кто, когда и что должен сделать. Прошу мне сообщать о результатах. И не стесняйтесь меня беспокоить. Когда будет плохо, я сам скажу. И еще одно: тайну из моей болезни делать не нужно, скрыть всё равно невозможно, но и лишние разговоры ни к чему. Главное, пусть ни у кого не возникает мысль об ослаблении работы лаборатории, иначе так и будет. А теперь идите. Я еще зайду в операционную посмотреть.

Это я добавил, чтобы не прощаться. Наверное, прощание им неприятно.

Встают и тихо уходят. Один за другим, высокие, прямые.

Молодые. Здоровые.

Вот так начинается новый этап в жизни лаборатории. Сейчас они будут думать. Не уверен, что у всех удержатся благородные порывы. Сложна человеческая натура, сильны инстинкты, подсознательные стремления к овладению, к власти, лень. Поднимутся зависть, недоверие, жадность. Достаточны ли барьеры на их пути? Позвонить Любе, пока она не ушла домой. Как неприятна организация этих свиданий: ложь, ложь, ложь!… Она так страдает от этого. Слава богу, скоро конец.

Беру трубку.

– Алло, коммутатор? Город свободен? Наберите мне Б 3-67-20.

Соединяет.

– Позовите, пожалуйста, Любовь Борисовну.

Жду. Что скажу? Удивится. Не ожидает.

– Любовь Борисовна? Это я. Да, я. Мне нужно с вами поговорить. Сегодня же. Ничего не случилось, но нужно. Буду дома после пяти. Как обычно. До свидания.

Чувствую, что переполошилась. Но я должен ее видеть сегодня. Не могу ждать следующей недели. И страшусь этого разговора. Буду изображать такого бравого мужчину, который ничего не боится. И она тоже будет лгать - успокаивать.

А потом плакать всю дорогу. Вытирать слезы на крыльце и пудриться торопливо, вслепую. Потом надевать спокойную маску.

Муторно стало на душе. Опять меня обступили эти призраки: болезнь, больница, страдания, смерть. Еще жалость, объяснения, неловкость.

Что мальчики подумали? Что их шеф такой одержимый ученый? А он совсем слабый человек, которому хочется засунуть голову под подушку и стонать, стонать от тоски.

И эти планы - только бегство от самого себя. Движение всегда притягивает мысль и отвлекает от другого - от безысходного одиночества. Наука - отличная вещь. Думаешь и думаешь и забываешь, что есть вопрос: “Зачем?” Неумолимая вещь материализм. Частицы, атомы, молекулы. Клетки, органы, организм. Мозг - моделирующая система. Любовь, дружба, вдохновение - только программы переработки информации. Их можно смоделировать на вычислительной машине. И никакого в них нет особого качества.

Нет бога, нет души. Нет ничего. Я только элемент в сложной системе - общество. Живу, страдаю и действую по строгим законам материального мира. Могу познать их - правда, очень ограниченно, но вырваться - нет. Вернее, да. В смерть.

Пусть она идет. Никого не люблю.

Брось. Опять рисовка. Не нужно злиться. Жизнь - всетаки неплохая вещь. Радость открытия. Общение с любимой.

Сигарета. Беседа с другом. Неважно, что все это только изменение молекул и атомов в нервных клетках, образующих какой-то центр удовольствия в подкорке.

Как жить? Чтобы радости было больше, а горя меньше?

Как примирить это с материализмом? Чудак! Тебе эти вопросы уже ни к чему.

Нет. Теперь-то мне только и думать об этом. Отпала масса забот: как написать книгу, покрасоваться перед коллегами, купить новый костюм.

Хорошо. Потом. А пока нужно еще подумать над этой “Запиской”, чтобы поговорить с Юрой о реализации бессмертия. Почему не попробовать?

Сижу думаю. Об анабиозе и о многом другом.

Уже три часа. Пойду поищу его. Лучше бы, если бы другие не видели. Сепаратные переговоры в коллективе не одобряются. Взять “Записку”.

Наверное, он в мастерской. Послать кого-нибудь? Нет, сам.

Наша лаборатория разбросана по всему зданию. Следы агрессивной политики: по мере развития работ отвоевывали новые комнаты. Иван Петрович жался, жаловался, но уступал. Как же, “кибернетические методы, прогресс”. Мы тоже произносили красивые фразы.

Иду длинными коридорами. Народ собирается домой: двери в комнаты открыты, видно, как одеваются. Слышны прощальные слова. Кое-где еще висят таблички “Идет опыт. Не входить”. Просто забыли снять.

Что-то не много страстности вижу я в наших ученых: после трех часов институт пуст. Наука делается в рабочее время - “от и до”. Разговоры тоже входят сюда.