Татьяна Иванова - Рыжая птица удачи Страница 70

Она тихо подошла к отцу, который не шелохнулся, не поднял головы — ни на звук открывшейся двери, ни на лёгкие шаги дочери. Казалось, он спит с открытыми глазами. Ника зашла сбоку, остановилась рядом, совсем вплотную к нему.

Майя Рихтер, тогда ещё не сменившая фамилию на «Ревнёва», стоит на поляне, среди высоких земных берёзок. Тонкая фигурка затянута в длинное лёгкое платье-сарафан, руки воздеты над головой, как будто в танце, разметавшиеся косы, смеющиеся глаза, белозубая улыбка…

Это была любимая голография отца. Она всегда стояла на его столе. Но раньше не было вокруг этого солнечного кадра такой невыносимо чёрной рамки. Ника перевела дыхание. Мама… пропавшие слёзы снова вернулись, подкатили к самому горлу и вырвались судорожно громким плачем. Ника уцепилась за подлокотник отцовского кресла и медленно опустилась на колени, даже не пытаясь справиться с нахлынувшим на неё горем. Не видя ничего от слёз, она ощутила, как поворачивается кресло, как отец тяжело сползает с него, как его руки обхватывают её плечи, беспорядочно гладят по голове, словно сквозь вату услышала его рыдания. Она изо всех сил обняла его, как будто боялась, что он тоже вот-вот исчезнет, вслед за мамой…

Сиана уже начала склоняться к закату, когда так же, на полу, их и нашёл вернувшийся Орест.

Спустя пару недель после окончания процесса над Фениксом, Фойзе не выдержал. Он взял небольшой отпуск, благо, «Киплинг» снова оказался на «Плутоне-1», и на этот раз надолго. Повреждения, полученные во время неудачной встречи с метеоритным потоком, обеспечили кораблю долгий ремонт, а подполковнику — возможность отдохнуть.

Он отправился на Землю, к людям, которые давно ждали с ним встречи. Они ждали в доме, который он мог считать своим, несмотря на то, что бывал здесь всего один раз. Он, наконец, прилетел к Виктору Кузьмину, тому самому Кузе, который лучше всех понимал все тревоги и проблемы Фойзе. К тому, чьё простое молчание могло поддержать надёжнее любых слов. К тому, кто знал Феникса.

Лес, трава у дорожки, ведущей к озеру, голубое небо и настоящее земное солнце над головой… Валентин Фойзе был истинным космическим бродягой, для него звёзды и межпланетные трассы были близкими и родными. Но тоска по дому живёт в человеке Земли всегда. И этот обыкновенный пейзаж сейчас был самым прекрасным зрелищем, которое он только мог вообразить.

— Валька! Утонешь — домой не приходи! — напутствовал любящий отец своего старшего десятилетнего отпрыска в поход к озеру.

— Удивительно свежая острота, — задумчиво проговорил Фойзе. — Стареешь, ничего нового придумать не можешь.

Кузьмин отмахнулся.

— Это тебе она несвежая, а Вальке — в самый раз.

Фойзе уселся на траву и запрокинул голову, наблюдая за плывущими в вышине облаками. Кузьмин напоследок от души прикрикнул на младшего и бодро упал рядом с другом, завалившись на спину.

— Литный всегда был паникёром, Валя. Паникёром и самодуром. А тут такой повод продемонстрировать всё в полном наборе. Миллиардер этот вполне мог раздуть такое дело, что мало бы никому не показалось. Ваше счастье, что не до того ему было.

Фойзе покачал головой.

— Ревнёв, кстати, потом со мной связывался. Предлагал показания дать, если нужно. Он и его люди были готовы помочь. Так что ты на него не гони. Мужик хороший, — он вздохнул. — Только вот поздно, колёсики уже завертелись. У меня такое чувство, что они завертелись ещё до нашей высадки, заранее.

— Слушай, а как же показания участников штурма? Ну, данные телеметрии, рассказы, отчёты? Неужели по ним то же самое выходило?

— Да никто этим и не интересовался, — покачал головой Фойзе. — Ну, допросили всех, ну, сняли данные с индивидуальных камер. А решение всё равно вынесено то, которое вынесено. Думаю, что эти материалы дальше лично Литного и не пошли. Словно у него главной задачей было задавить именно Феникса.

Он помолчал и добавил:

— Мне вообще кажется, что это дело само по себе темнее некуда. Кому был нужен этот теракт? И сумма-то сравнительно небольшая, для таких масштабов. Техника у них вся, которую они при захвате использовали, стоит третью часть той суммы, что они запросили, если не больше. Откуда у них всё это оборудование? Те два шакала, которых мы захватили, на допросах в СОБ не сказали ничего ценного. Не знали они ничего и никого, кроме главаря своего, и того по кличке.

Да, Кузьмин понимал — Служба Общей Безопасности языки развязывала со стопроцентной гарантией. Сомневаться в показаниях шакалов не приходилось. Да не о том речь!

Он рывком сел, развернулся к другу.

— А Литный Лазарева не видел до всей этой заварухи?

— Отчего же. Видел. Там же, где и ты.

— Вот идиот! — в сердцах стукнул по траве Кузьмин. — Такими офицерами швыряться. Парень-то сам как?

Фойзе отвернулся, подавив ещё более тяжёлый вздох.

— Как… Заладил, как попугай: я во всём виноват, я виноват. И ни слова больше. А на самого смотреть страшно.

— Это на тебя смотреть страшно, — не удержался Кузьмин. — А вообще — где-то я всё это уже видел.

— Что? — не понял Фойзе.

— А вот это гипертрофированное чувство ответственности. На кого-то это всё очень похоже. Знал бы я о тебе чуть меньше, сказал бы — гены, наследственность.

Подполковник помолчал и сказал глуховато:

— Помнишь мою вторую операцию? Рейс Луна-Венера? Тогда тоже заложники погибли.

— Те биологи? Ты всё никак не забудешь? Ты тогда не виноват был. И твой пацан сейчас тоже не…

— Это были его родители, Витька. Я эти глаза в тот день никогда не забуду. Я его нашёл потом и уже не выпускал из виду. Так что в чём-то ты и прав. Он мне как сын стал.

Кузьмин молча смотрел в лицо Фойзе, словно не зная, что сказать.

— И сейчас помочь не смог. Опять не смог, понимаешь? Вот что самое мерзкое. Опять не спас.

— Против воли не спасёшь, — вдруг резко сказал Кузьмин. — Помнишь, когда Малыш Санчеза положил? Кто тогда на амбразуру полез, Малыша прикрывать? А ведь я помню — и как наш майор к тебе приходил, упрашивал себя не топить, и как ты со мной сцепился, потому что слушать ничего не хотел. Это ещё хорошо, что журналист тот вовремя подвернулся. А то был бы ты сейчас не здесь, и уж точно не с погонами подполковника. — Он остановился и перевёл дыхание. — Твой парень такой же упёртый, жёсткий и за всех своих отвечает сам. Как и ты. У вас у каждого правда своя, но одна и та же. Вот и поставь себя на его место. Смог бы ты сам себя здесь вытащить?

Фойзе промолчал.

— И вообще — Феникс твой сейчас на свободе? Ну и слава Богу, что не на нарах. Так что хоть от этого ты его спас. И успокойся.