Элинор Арнасон - Кольцо мечей Страница 71

- Входи.

Он сел на диван.

Я выбрал удобное место у стены, откуда мог следить за выражением его лица.

- Твой вопрос?

- До сих пор я не знал за вами ни единого бесчестного поступка. Вы нарушили свое обещание мне и вы нарушили одно из правил ведения войны. Мне хотелось бы знать, почему.

- Это же очевидно. Я полагал, что ты намерен предать меня. - После паузы он добавил: - И Людей.

- Почему вы это полагали?

- Не имеет значения. Я же был прав.

Я выжидающе промолчал. Он опустил глаза.

- Гварха, когда ты пристыжен или смущен, то мог бы прямо оповещать об этом.

Он поднял глаза и встретил мой взгляд.

- Я сомневался в характере твоих отношений с Анной. Она тебе не родственница. История о родстве Канзаса с Иллинойсом полная чушь.

- Тут все сразу стало на свои места.

- Дерьмо ты безмозглое!

- Я просто вспомнил, что ты землянин, - сказал он жалобно.

- Что ты хотел выяснить, когда нашпиговал жучками наши комнаты? Найти доказательства измены? Или выяснить, не залезаю ли я в постель к Анне?

Он уставился на ковер.

- Дурень. Никто из землян не возбуждает во мне сексуального интереса. Я сижу в зале совещаний, глядя на человечьих мужчин напротив, и думаю: "Они же должны казаться мне привлекательными". Но не кажутся. Я помню, что прежде земляне казались мне красивыми, но теперь я их такими не нахожу. Не только в сравнении с тобой и Вейхаром, но даже с беднягой Матсехаром. Но они мои люди, а Анна - мой друг, и я так зол, что не хочу продолжать этот разговор.

Я направился к двери. Он сгорбился, опустив глаза, и молчал.

Самое время прогуляться.

Я выбрал свой обычный маршрут подальше от обитаемых секторов. Я объяснил Анне, что станция в значительной своей части пуста, всего лишь оболочка. Возможно, это и так, но от всей внутренней поверхности цилиндра тянутся коридоры. Некоторые - во всю его длину, и я предпочитаю их, когда чувствую себя в ловушке: можно смотреть вперед на уходящую вдаль цепь плафонов.

Другие опоясывают теоретически пустое центральное пространство. Они мне нравятся меньше. Слишком заметен изгиб пола и потолка, и нет длинной перспективы.

Возможно, они требовались при постройке. Обычно в них пусто и всегда холодно. Но почему в них поддерживается давление? И почему на стольких дверях там служба безопасности поставила свои печати?

Я знаю, Гварха, ты не ответишь на эти вопросы. Да и скорее всего меня уже не будет на станции, когда ты их прочтешь. Вот моя теория.

Двери ведут в тамбуры, а за тамбурами скрыт еще один мрачный сюрприз наступающего Шена Валхи. Какой, собственно, я не уверен. Возможно, межзвездный военный корабль класса "луат" со всеми его косморазведчиками и мусорщиками. В воображении я вижу, как он висит в середине дипломатической станции - огромный, тупорылый, страшный, и косморазведчики облепили его, точно сосущие детеныши.

Мусорщики (почти наверное) помещены сверху. Плоские, в форме наконечника копья, как чешуи на широкой спине луата.

Вот каким он рисуется мне, Гвар. Бронированное чудовище из легенды для эвакуации женщин - или для уничтожения земного космолета.

Может быть, я ошибаюсь. Может быть, за этими дверями ничего нет. Ты часто говорил мне, что воображение у меня чересчур сильное.

Я шел и злился. Не стану пересказывать рожденные злобой мысли мелочные, выгораживающие меня. Потом началась секция, где плафоны не горели, и светились только лампочки у пола. На пересечении двух коридоров я остановился. Один уходил направо и налево совершенно прямо, другой слегка изгибался. Воздух был холоднее обычного и пахнул химикалиями, с помощью которых настилают ковры.

Я начал проделывать серии упражнений для ханацина. Медленные, следя, чтобы каждое движение было абсолютно точным. Это помогло. Я начал следующую, еще более медленную, а затем перешел с третьей - сохранению определенных поз. Обычно к этому моменту мое дыхание успокаивается.

Третья серия уносит все следы раздражения. Во время четвертой уже не осознаешь себя. К концу пятой обретаешь истинный покой. Уже не двигаешься. Ты пуст, распахнут, готов, безмятежен и чулмар. Перевода для последнего слова я так и не подобрал. В обычной речи оно означает "благочестивый", "с юмором". Но в контексте ханацина? Не знаю. Я завершил пятую серию, некоторое время пробыл в трансе, затем очнулся. Коридоры не изменились, а я совсем замерз. Взглядом я поискал камеры, наблюдающие за пересечением коридоров. Их было две - под самым потолком, скрытые тенями. Наверное, на каком-то наблюдательном посту дежурные смотрели на свои экраны и гадали, что затеял Сандерс Никлас на этот раз? Если ему вздумалось тренироваться для ханацина, то почему здесь, а не в ханацин-зале?

Место для всего, и все на своем месте, наставлял меня отец, имея в виду свою библиотеку и сарай, где хранились инструменты.

Когда я вернулся к себе, лампочка над дверью в комнаты Гвархи янтарно светилась. Дверь была отперта. Я больше не злился, но очень устал, и настроение, рожденное сериями упражнений, еще отчасти сохранялось. Мне не хотелось его терять, слушая обвинения или оправдания Гвархи.

Я принял душ и лег спать.

Утром в моем компьютере была весть от Гвархи на главном хварском языке, очень официальная и очень вежливая.

Он предпочел бы, чтобы я не вступал ни в какой контакт с человеками.

Он предпочел бы, чтобы я не подключался ни к каким кодированным записям, кроме, естественно, лично моих.

Он предпочел бы, чтобы я не ходил к себе в кабинет.

В моем статусе, позаботился он объяснить, никаких изменений не произошло. Мой доступ к секретным материалам сохраняется. Он никаких распоряжений не отдавал. (Еще бы! Тогда уже ничего нельзя было бы сохранить в тайне.) Но в виде одолжения ему, не могу ли я провести день в каких-либо безобидных занятиях?

- Безусловно! - сообщил я компьютеру.

Он знает, что я люблю гулять по пустым секторам, и знает, как важны для меня такие прогулки. Но не буду ли я так добр ограничиться теми секторами станции, которые используются в настоящее время?

И он будет очень благодарен, если я вечером навещу его.

Опять-таки, безусловно.

День я работал над своим журналом, стараясь записать все, пока не начал забывать и пока информация не начала меняться, как обычно это бывает. Человеческий мозг как запоминающее устройство оставляет желать лучшего.

Подредактировать можно будет потом: подобрать другие, более точные слова, сделать описание живее. Хотя есть опасность: реальность превращается в искусство.

Свет лампочки у двери Гвархи стал янтарным. Он дома и ждет меня. Наверное, достал кувшин халина и сидит с чашей в руке на диване перед кувшином, обиженный, полный жалости к себе. Говнюшка, как он смел шпионить за мной?