Лента Ососкова - История вторая: Самый маленький офицер Страница 73

Словно посмеиваясь вместе с ним, изредка подмаргивали коридорные лампы. Ковёр закусывал шорохом шагов, выплёвывая такой глухой и тихий звук, что казалось, это стучат обитые войлоком молоточки подземных человечков-рудокопов. Коридор был пуст и уныл в своем усталом шике дорогого отеля. На первом этаже шумела отмечающая что-то компания — но её почти не было слышно.

«Дома» в номере полковника встретила тишина сонная, как бывает, когда оказываешься в комнате, где все спят. Сразу захотелось зевать, а ноги напомнили, что они устали и с радостью отвалились бы, да всё некогда: шагают и шагают. Заболотин разулся, проскользнул в большую комнату, по дороге прикрыв распахнутую дверь в душ, и увидел мирно сопящего на своей кровати Сифа, у которого мокрые волосы торчали, словно ежиные иголки, и Тиля, свернувшегося с самым младенческим видом в позе эмбриона на раздвинутом кресле. Тиль плюнул на условности вроде раздевания на ночь и спал под пледом как был: в кислотно-зелёной футболке и чёрных широких бриджах. Зевать захотелось совсем нестерпимо, и Заболотин всё так же тихо прошёл к себе, балуя воображение фантазиями, как он уже скоро ляжет и наконец-то расслабится… Через четверть часа эта чудесная картина воплотилась в реальность, и, уже колеблясь между сном и явью, офицер мельком попытался представить, что же снится Сифу. Впрочем, мысль так и осталась неоконченной.

Заболотин повернулся на бок, подсунул руку под подушку, последний раз мазанул взглядом по окну, за которым вовсю буйствовал ветер, — и крепко заснул.

Через стену от него спал Сиф, и по его лицу тенями сна бежали выражения — то улыбнётся, то нахмурится. Что же ему снилось? Ему снились горбоносый Кондрат, острый на язык Найдоха, въедливый Крот и остальные бойцы разведвзвода, снилось прошлое — событие редкое и, несмотря на то, что многие воспоминания были отнюдь не безоблочными, дорогое Сифу. Его память.

… Мальчишка постарался напустить на лицо самое независимое выражение, когда семь пар глаз уставились на него. Но мгновенье — и разведчики уже отвернулись. Кондрат присел на своё место и кивнул одному из них:

— Найдоха, устрой его.

Солдат потянулся и поднялся, окинул пацана ещё одним, ничуть не преисполненным радушия, взглядом и спросил:

— У тебя какие-то вещи есть?

— В той палатке остались, — буркнул Сивка, невольно вспомнив, что все эти вещи ему дал Заболотин.

— Так принеси, — Найдоха зевнул. — Я, что ли, за ними побегу?

Мальчишка с облегчением выскользнул из недружелюбной палатки, где он явственно чувствовал себя совершенно лишним, и отправился к палатке капитана. Сивка был готов вывалить на Заболотина, попадись он на его пути, всё, что думает о попытках всунуть его в место, где ему откровенно не рады. Но палатка оказалась пуста — офицер был в штабе.

Индеец нехотя скатал спальник, подобрал своё немногочисленное снаряжение и вылез на улицу. На обратном пути, который он проделал с самой кислой миной, на которую только был способен, ему попалась Эля, санинструктор, которая при виде него всплеснула руками:

— Что случилось?

— Ничего, — отрезал Сивка.

— У тебя такое лицо, будто…

— Катись отсель, — предельно вежливо попросил пацан, морща нос, как всегда, когда сердился. — Мне твоя забота без надобности. Без няньки жил, без няньки сдохну.

Эля дёрнулась и как-то потухла внутренне, словно догорающая свечка. Взгляд погрустнел, рука нервно дёрнула за прядку в кончике косички. Девушка сделала было шаг, чтобы заступить Индейцу дорогу, но заколебалась и отступила в сторону.

Сивка сделал вид, что ничего не заметил.

— Тебя обидел кто? — тихо спросился Эля ему вслед.

Мальчишка передёрнул плечами. Да кто его обидит? Просто запихнули туда, где на него всем плевать — лишь бы под ногами не болтался. Просто сбагрили прочь, чтобы не мешал. Просто… Просто командир его отослал.

И даже не спросил, согласен ли он!

Сивка кипел от желания взять Кондрата и Дядьку, обоих разом, и вывалить на них всё, что накипело в душе, как в скороварке. Можно даже нецензурно вывалить. И заехать обоим в челюсть. Чтобы прониклись, навкины. Чтобы один — не глядел, как на червячка непонятного, а второй — чуть головой думал, когда за других решает.

«Ничего, — неожиданно воодушевился пацан, упрямо закусив губу. — Этот навкин Кондрат пожалеет, что отнёсся ко мне так… презрительно. Я ему не дам ни одного повода ко мне придраться! Не дождётся! Он ещё пожалеет, этот разведчик навкин, ещё признает, что был не прав!»

В воображении Индеец нарисовал себе, как через пару десятков лет он, самый юный генерал во всей истории Российской Империи, приходит к Кондрату, а тот вытягивается по струнке, отдаёт честь, а потом с гордостью говорит знакомым: «А генерал Бородин начинал служить у меня во взводе! И я даже не подозревал, какой талант скрывался в мальчике!.. — и поспешно поправляется, смущаясь слишком вольных слов: — То есть, в сдарии генерале!»

Правда, в Российской Империи к генералу обращались не «сдарий генерал», но в этот момент Сивка таких мелочей не помнил. «Генерал Бородин», — повторил он про себя и ухмыльнулся. Глупость, конечно, в голову лезет, но до чего приятная!

Увы, мысли пока так и оставались в мире фантазий, в то время как реальность довольно жёстко всплыла перед глазами Сивки входом в палатку. Собравшись с духом, мальчишка влез внутрь и, слушая неохотные указания Найдохи, обустроился с краю. Разведчики косо поглядывали на Сивку, ничем не выражая горячего желания завязать дружеские отношения. Их позицию проще всего было охарактеризовать как «Возятся тут всякие, что, ради них рот открывать?»

Сивка про себя кипел, но старался ничем не выказать, что косые взгляды — не самые комфортные условия для проживания. Хотят проверить его на невозмутимость? Да пожалуйста! Хоть двести раз! Он им ещё покажет все эти взгляды! Надо только следить, чтобы кулаки не сжимались всякий раз, стоит кому-то повернуть голову.

Когда Сивка устроился, Кондрат подошёл, ловко лавируя между солдатами, и ногой поправил спальник.

— В общем, как-то устроен, — вывел он, оглядев результат. — Посмотрим, во что выльется глупость нашего Дядьки-младшего, но вряд ли чуду суждено случиться.

Тут Индейца сорвало со всех бережно создаваемых тормозов. Себя он считал вправе вываливать на командира всё, что думает о его «гениальности», но позволить это какому-то Кондрату!..

Кулак не долетел, хотя удар был на пределе скорости пацана. Зато Кондрат приласкал в скулу от души, так приласкал, что Индеец, коротко скульнув, осел на свой спальник. Мир перед глазами вертелся, до скулы дотрагиваться вовсе не хотелось. Болело так, словно кость там раздробило на мелкие кусочки.