Дмитрий Янковский - Побочный эффект Страница 74

– Нина, – сказал Олег вслух, – мы можем обойтись без этого жирного борова. Неужели ты не видишь, что он подставит тебя при первой возможности…

Договорить Олег не сумел – сокрушительный удар в затылок превратил мир в черную клокочащую пустоту в которой лишь изредка позванивали отголоски каких-то звуков.

Сознание почти сразу начало возвращаться, но чувства обострялись не сразу, а очень медленно, причем не все вместе, а одно за другим. Оглушенный, он чувствовал, как его волокут по лестнице, приговаривая в два голоса, но смысл слов ускользал, словно говорили на иностранном языке. Затем все тело пронзил ледяной ветер, но это длилось не долго – видимо его сунули на заднее сиденье автомобиля.

Теперь слова различались, хотя зрение по прежнему отказывалось воспринимать окружающее, рисуя перед глазами только мутные пятна разных цветов.

– Молодец, – рокотал бархатный бас адвоката. – что обмотала бутылку пледом. От такого удара практически не остается следов.

– Что с ним теперь делать?

– Отвезем в лес. К утру все следы заметет поземкой, а смерть констатируют от обморожения.

– А это не подозрительно? – настороженно прозвучал голос Нины.

– Милая моя, если бы ты знала, сколько бомжей замерзают в Москве ежедневно, а сколько из них нарочно остаются на улице, да еще раздеваются при этом. Десятки в день! Милиция давно перестала заниматься подобными делами.

– А зачем они раздеваются? – не поняла девушка, усаживаясь в машину.

– Это не самый худший способ самоубийства, – в голосе адвоката послышалась насмешка. – Лег в сугроб, заснул, и все.

Машина медленно тронулась с места. Олег пытался совладать с собственным телом, но это не получалось – по мышцам пробегали только болезненные судороги, а в глазах по прежнему вспыхивал радужный фейверк.

– Далеко отвозить не следует, – сказал Семен Ильич. – Пусть считают, что он, как бомж, прятался в дачном поселке, а затем устал от жизни и ушел в лес. Документов при нем никаких нет?

– Я заменила всю одежду. Но униформу охранника, телефон и жетон мы бросили на шоссе. Отсюда километра три в сторону Москвы.

– Зачем, интересно?

– На нем мог быть жучок.

– На охраннике? – не сдержавшись рассмеялся адвокат. – Шпионскмх книжек надо меньше читать! С какой радости на него вешать жучок?

– На всякий случай. Будто ты мою тетку не знаешь!

– Нина, это полнейший бред! А вот брошенная у дороги одежда, да еще с жетоном, может сослужить нам дурную службу. Милиция может соспостаить труп, найденный в лесу, с униформой охранника. Это добавит нам забот, а их без того хватит. Надо забрать этот ворох тряпья. Но сначало надо освободить заднее сиденье.

Машина остановилась и в распахнувшуюся дверь ворвался ледяной ветер. Олег почувствовал, как его грубо выволокли на снег и потащили куда-то – низкие ветви подлеска царапали по лицу.

– Достаточно, – решил Семен Ильич.

Сквозь завывание ветра послышался удаляющийся хруст шагов по глубокому снегу.

– А точно заметет следы? – донесся едва слышный голос Нины.

В ответ раздался басок адвоката, но разобрать слова было уже невозможно. В глазах Олега по прежнему вертелись разноцветные пятна, складываясь в вихри и фигуры калейдоскопа, рассыпались искрами. Холод легко пробрался под скудную одежду и тут же начал терзать тело, а ветер выл и хохотал в ветвях деревьев, бросая в лицо снег горстями.

Еще ничего не видя, Олег понял, что надо ползти. Обязательно. Иначе ледяная смерть, словно беспощадная любовница, легко овладеет им.

– Нет… – прохрипел он, удивляясь, как непривычно звучит голос. – Нет!

Он поднялся на ноги и начал пробираться через подлесок, совершенно не разбирая направления, а радужные пятна в глазах вытягивались в полосы, состраиваясь в многочисленные цветные треугольники.

– Я смогу!

Мозаичные фигуры напоминали Знак Бога, увиденный во сне.

– Помоги мне! – шептал Олег, проваливаясь босыми ногами в остекленевший наст. – Я не должен тут умереть!

Наконец вернулось зрение, хотя загадочная фигура перед глазами виднелась все так же отчетливо. Сердце упругими толчками начало разгонять кровь по жилам, но тепла это почти не добавляло. Снег обжигал, скрючивал пальцы, а босые ступни свело судоргой и вскоре они вовсе перестали ощущаться как часть организма.

Олег только теперь задумался о выбранном направлении, совершенно не понимая, почему начал двигаться именно в эту сторону. Он огляделся, но лес всюду был одинков – черные пирамиды елей, белые стволы насквозь промерзших берез.

– А!!! – закричал Олег, но ветер тут же развеял его слова. – Помогите!

Даже эхо не отозвалось. Ноги проваливались порой выше колена и вскоре стало ясно, что передвигаться пешком здесь попросту нельзя. Выросший и повзрослевший в Крыму, Олег и предстаить себе не мог, что вместо нежданной радости снег когда-нибудь станет его врагом. Поземка кружилась и засыпала глаза, а видимость была не больше, чем на бросок камнем. Небо при этом оставалось ясным, заливая искрящиеся сугробы мертвенным светом луны.

– А!!! – Олег все еще надеялся, что его кто-то услышит.

Часть пути он проделал ползком. За это время тело немного согрелось, но ледяной ветер подточил его изнутри – горло ощутимо распухло, мешало дашать, а о том, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, не могло быть и речи. Кожа окончательно задубела, ноздри покрылись инеем изнутри.

Не имея ни малейшего представления о преодоленном расстоянии, Олег просто двигался. Отчасти чтобы согреться, хотя это практически не помогало, отчасти из необъяснимого упрямства, заставлявшего бороться за жизнь. Но разум уже начал сдавать позиции, напевая колыбельную смерти: «До людей все равно не добраться. Ложись в снег, зачем зря мучиться. Во сне умирать не страшно».

– Хрен тебе! – скорее подумал, чем прошептал Олег.

Внезапно он вспомнил Шерстку, как она говорила о ситуации, в которой борьба за жизнь не имеет смысла.

– Не сдамся! – все равно хрипело горло, а слезы льдинками замирали на ресницах.

«А Шерстке только легче будет,» – нашептывал засыпающий разум. – «А то сидишь у нее за хребтом, еще и такую работу прощелкал».

Пару раз Олег поддавался искушению и прислонялся спиной к стволу дерева. Так действительно было легче. Тело все равно уже ничего не чувствовало, а так меньше напряжения, меньше боли. И сон тут же ложился на веки, окутывая Олега плотным покрывалом равнодушия и спокойствия.

Иногда его поднимала жалость – все же Шерстка расстроится за него, непутевого. Иногда просто инстинкт, иногда упрямство. Один раз он лежал дольше всего, устав и не желая двигаться дальше. Но ужас скорой смерти пробивался сквозь навалившуюся аппатию, вызывая ни с чем не сравнимую панику. Олег завыл в голос, когда к ужасу прибавился стыд за бездарно прожитые годы. С ума можно было сойти от мысли, что единственной движущей силой его поступков в последние годы было неудовлетворенное либидо. А судьба, словно в насмешку, так и не дала ему добиться искомого. Зачем же надо было ограничивать себя какими-то условностями и обязательствами? Какой от них теперь смысл?