Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании Страница 75

– Я же сказала – не собираюсь спать, пока не закончу книгу, – объяснила она, увидев выражение его лица.

– Не говори, что бодрствовала весь полет.

– Я не ложилась, – ответила Валентина. – Это же не сорокалетний перелет за два года, как в первый раз. Перелет был восемнадцатилетним, занял чуть больше года.

Эндер быстро прикинул в уме и понял, что она права. Ускорение и торможение всегда занимали примерно одинаковое время, а расстояние перелета между ними определялось разницей субъективного времени.

– И все же ты женщина, – сказал он.

– Я польщена: ты заметил! Какое разочарование – ни один капитан в меня не влюбился.

– Быть может, это только потому, что капитан Хонг взял с собой жену и семью?

– Мало-помалу они начинают понимать, что вовсе не обязательно жертвовать всем, чтобы быть межзвездным скитальцем, – сказала Валентина.

– Так, чисто арифметически: мне еще семнадцать, а тебе уже почти двадцать один.

– Мне уже двадцать один. Зови меня тетушкой Вэл.

– Не стану, – ответил Эндер. – Так ты закончила книгу?

– Я написала историю колонии Шекспир, вплоть до твоего прибытия. У меня бы ничего не получилось, если б ты не дрых.

– Почему? Я настаивал бы на точности?

– Потому что у меня не было бы полного доступа к твоей переписке с Колмогоровым.

– Моя переписка закрыта двойным паролем.

– О, Эндер, ты ж говоришь со мною! – сказала Валентина. – Думаешь, мне не по силам припомнить имена «Стилсон» и «Бонзо»?

– Я не использовал их имена вот так, просто.

– Для меня это было просто, Эндер. Ты думаешь, что тебя никто по-настоящему не понимает, но я могу догадаться, какие у тебя пароли. А значит, я твой соратник в деле шифрования.

– Это значит, что ты за мной шпионишь, – возразил Эндер. – Жду не дождусь, когда прочитаю твою книгу.

– Не волнуйся, твоего имени я не упоминала. Его письма называла «письмами к другу» с датой.

– В самом деле? Ты такая тактичная.

– Не будь брюзгой. Я не видела тебя четырнадцать месяцев и очень соскучилась. Не заставляй меня пожалеть.

– Я видел тебя только вчера, а за ночь ты успела сунуть нос в мои файлы. Не жди, что я это проигнорирую. Куда ты еще залезла?

– Больше никуда, – сказала Валентина. – Твой багаж на замке. Я не взломщик.

– Когда я смогу прочесть твою книгу?

– Когда купишь ее и скачаешь. Ты можешь себе позволить.

– У меня нет денег.

– Ты еще не прочитал письмо от Хайрама Граффа, – сказала Валентина. – Он организовал тебе приличную пенсию, и ты можешь запускать в нее руку без каких-либо налогов до совершеннолетия.

– Стало быть, ты не ограничилась темой исследования?

– Пока не прочтешь – не узнаешь, есть ли в письме что-то полезное, так ведь?

– Похоже, для написания этой книги тебе потребовалось прочитать все письма в истории человечества.

– Только те, что были написаны с момента основания колонии номер один после третьей войны с жукерами, – ответила она и поцеловала его в щеку. – Доброе утро, Эндер. Добро пожаловать обратно в мир.

Эндер покачал головой.

– Не Эндер, – сказал он. – Не здесь. Я Эндрю.

– О. А почему тогда не Энди? Или Дрю?

– Эндрю, – упрямо повторил Эндер.

– Что же, тебе следовало бы сказать об этом губернатору: ее пригласительное письмо адресовано Эндеру Виггину.

Эндер нахмурился:

– В Боевой школе мы даже не были знакомы.

– Полагаю, она думает, что знает тебя, – раз уж столь тесно общалась с половиной твоих вояк.

– Которые нанесли ей сокрушительное поражение, – уточнил Эндер.

– Это подпадает под описание «тесного общения», не так ли? Что-то вроде Гранта и Ли?

– Полагаю, Граффу пришлось предупредить ее о том, что я прилетаю.

– Твое имя есть в списке пассажиров, и к нему прилагается информация о том, что ты был губернатором Шекспира в течение двух лет. Все это сужает круг всех возможных Эндрю Виггинов до одного.

– Ты уже спускалась?

– Никто не спускался. Я попросила капитана позволить мне разбудить тебя, чтобы ты мог отправиться на первом челноке. Разумеется, он был счастлив сделать все, что в его силах, для великого Эндера Виггина. Он принадлежит твоему поколению – был на Эросе, когда ты победил в финальном сражении. Говорит, видел тебя там – и не раз.

Эндер прокрутил в памяти краткую встречу с капитаном перед погружением в стазис.

– Я его не узнал.

– Он и не ждал, что ты узнаешь. Он приятный человек. И куда лучше на своей должности, чем старый… как там его.

– Квинси Морган.

– Я помню его имя, Эндер. Просто не хотела его произносить или слышать.

Эндер очистился. После стазиса все тело покрывала своеобразная пена; его кожа, казалось, немного потрескивает с каждым движением. Вряд ли это полезно, подумал он, соскребая пену, а кожа отвечала слабой покалывающей болью. Но Графф ложится в стазис через каждые десять месяцев и до сих пор не жаловался на здоровье.

«И он выбил мне пенсию. Ну не круто ли? Представить, что Ганг пользуется деньгами Гегемонии, было бы трудновато. Но когда межзвездная торговля станет набирать обороты, может, доллар СЛЗ и сохранит кое-какую покупательную способность».

Высохнув и одевшись, Эндер забрал свой багаж и в уединении запертой каюты Валентины, из которой она тактично удалилась, открыл ящик с коконом последней королевы улья во Вселенной.

На какой-то миг его захлестнул страх, что она погибла за время перелета. Но нет. После того как Эндер подержал ее несколько минут в руках, в сознании возникла картинка. Или, скорее, стремительный рой картинок – лица сотен королев ульев, тысяч королев, в такой быстрой последовательности, что он не мог ухватиться за какую-то одну. Словно после пробуждения – перезагрузки – все предки, о которых помнила эта королева улья, должны были возникнуть в ее мозгу перед тем, как снова улечься в памяти и позволить ей контролировать собственный разум.

Что ж, это не было разговором, не могло им быть. Но когда Эндер вспоминал об этом, ему казалось, что это самый настоящий диалог. Словно его мозг был неприспособлен к тому, чтобы запоминать происходящее между ними – прямую передачу сформированной памяти. Вместо этого он перевел этот обмен в нормальный человеческий режим обмена фразами.

– Это мой новый дом? Ты позволишь мне войти? – спросила она его – или, скорее, показала себя вылетающей из кокона в прохладный воздух пещеры.

Вместе с этой картиной пришло ощущение вопроса – или требования?

– Слишком рано, – ответил он. – Никто еще ничего не забыл. Они придут в ужас. Убьют тебя, как только обнаружат тебя или твоих детей.

– Еще ждать, – сказала она. – Всегда ждать.

– Да, – сказал Эндер. – Я буду летать так часто, как только смогу, и как можно дальше. Пятьсот лет. Тысячу лет. Не знаю, сколько времени пройдет, пока я смогу спокойно тебя отпустить где-нибудь.

Она напомнила ему, что на нее не действует релятивистский эффект путешествия во времени.

– Наш разум работает по принципу вашего ансибля. Мы всегда привязаны к реальному времени Вселенной.

Для этого она воспользовалась изображением часов, которое достала из памяти Эндера. Ее же метафорой для изображения времени были пролеты солнца по небу – если речь шла о днях – и дрейф этих пролетов к северу и снова к югу – если имелись в виду годы. Королеве ульев никогда не требовалось делить время на часы, минуты и секунды, потому что для ее собственных детей – жукеров – все происходило сейчас.

– Мне жаль, что тебе приходится проживать все время перелета, – сказал Эндер. – Но необходимо ложиться в стазис и оставаться молодым достаточно долго, чтобы найти тебе дом.

Стазис – она сравнила гибернацию с собственным окукливанием.

– Но ты выходишь из него тем же самым. Никаких изменений.

– Мы, люди, в коконах не меняемся. В процессе взросления мы бодрствуем.

– Значит, для тебя этот сон – не рождение.

– Нет, – сказал Эндер. – Это временная смерть. Выключение, но при этом в пепле тлеет искра. Я даже не вижу снов.

– Все, что я вижу, – это сон, – ответила она. – Я вижу в них полную историю моего народа. Они мои матери, но также мои сестры, потому что я помню, что делала все то, что делали они.

Для того чтобы сказать «сестры», она вызвала картинки Валентины и Питера. И когда возникло лицо Питера, в памяти всплыли страх и боль.

– Я его больше не боюсь, – сказал Эндер. – И не ненавижу. Он стал великим человеком.

Но королева улья ему не поверила. Она вызвала из его памяти изображение пожилого мужчины, с которым он вел разговоры по ансиблю, и сравнила его с Питером-ребенком из глубин памяти Эндера. Они были слишком разными, чтобы быть одним человеком.

И Эндер не мог с этим спорить. Питер-Гегемон не был Питером-монстром. Может, он никогда им и не был. Может быть, оба они были лишь иллюзией. Но Питер-монстр был похоронен глубоко в памяти Эндера, и вряд ли ему было по силам стереть это воспоминание.