Фредерик Пол - За синим горизонтом событий (Хичи - 2) Страница 75

Наконец Боувер оттащил меня в сторону. В последний раз я видел, как сенатор сидит на углу стола, лицо его побагровело от гнева, глаза выглядели так, будто он готов был заплакать.

- Не повезло, мистер Броудхед, - с сочувствием проговорил Боувер.

Я набрал полные легкие воздуха, собираясь и его как следует отделать, но остановился. Не было смысла.

- Я вам куплю обратный билет в Куру, - пообещал я. Боувер улыбнулся, показав прекрасные новые зубы, - следовательно, кое-какие деньги на себя он все же потратил.

- Вы меня сделали богатым, мистер Броудхед, - ответил он. - Я сам могу купить себе билет. К тому же я тут никогда не был и, думаю, вряд ли попаду еще раз. Хочу ненадолго задержаться.

- Как хотите.

- А вы, мистер Броудхед? Каковы ваши планы? - У меня их нет.

Я ничего не мог придумать. Моя программа закончись. Не могу передать, какое опустошение я почувствовал. Я настроился на новый полет в загадочном корабле хичи - ну, может, не таком загадочном, как во времена моего пребывания на Вратах. Но проект все равно выглядел рискованным. Я сделал шаг, которого так долго боялся. И все полетело к чертовой матери.

Я печально смотрел вдоль длинного пустого коридора в сторону доков и чувствовал, как от обиды и возбуждения у меня сжимаются кулаки.

- Я мог бы попробовать прорваться, - сказал я.

- Мистер Броудхед Это... это...

- Не волнуйтесь. Я не могу это сделать, потому что все оружие уже в пятиместнике. И сомневаюсь, чтобы меня пропустили одного.

Он с тревогой всмотрелся мне в лицо.

- Ну, - с сомнением сказал он, - может, и вам стоит провести тут пару дней...

И тут его выражение изменилось.

Я почти не заметил этого, я чувствовал то же, что и он, и это требовало всего внимания. Старый Питер снова улегся на кушетку. И это было гораздо хуже, чем всегда. На нас навалились не просто мутные сны и дикие фантазии, которые я испытывал и раньше. Нам передались боль, отчаяние и безумие. Это было ужасное ощущение: виски сдавливало, словно тисками, от кончиков пальцев до груди пульсировала невероятная боль. Горло у меня пересохло, а потом вырвало.

Никогда раньше ничего подобного не приходило с Пищевой фабрики. Но никто до этого и не умирал на кушетке. И агония не прекратилась ни через минуту, ни через десять.

Я дышал порывисто и тяжело, словно в камере, из которой выкачали воздух. Боувер тоже. Все остальные, оказавшиеся рядом с нами, также корчились в конвульсиях. Боль длилась бесконечно, и каждый раз, когда нам казалось, что она достигла максимума, следовал новый взрыв. Все это сопровождалось ощущением ужаса, гнева, отчаяния человека, который знает, что умирает, и негодует из-за этого.

Но я давно знал, что это такое. Знал, что могу сделать, вернее, на что способно мое тело, если только я смогу сдержать в узде свой мозг. Я вынудил себя сделать шаг, потом другой. Заставил протащиться по широкому чудовищно утомительному коридору, и Боувер извивался на полу за мной. Впереди, абсолютно беспомощные, шатались охранники. Я прошел мимо них - сомневаюсь, чтобы они меня видели, - пролез в узкий люк шлюпки, и весь в синяках, дрожа, заставил себя закрыть над головой люк.

И вот я снова оказался в ужасно знакомом крошечном помещении, окруженный многочисленными пластиковыми ящиками. Уолтерс по крайней мере свою часть работы добросовестно выполнил. У меня сейчас не было возможности расплатиться с ним, но если бы он на минуту пришел в себя и просунул руку в отверстие, которое я закрывал, я дал бы ему целый миллион.

В этот момент старый Питер Хертер умер. Но с его смертью наши страдания не кончились. Они только начали уменьшаться. Я не мог бы и представить себе, каково оказаться в мозгу умершего, когда он чувствует, как остановилось сердце, расслабились внутренности, и неизбежность смерти проникла в мозг. Это длится гораздо дольше, чем я мог поверить. Это происходило все время, пока я поднимался в корабле на маленьком водородном двигателе в пространство, где можно пустить в ход главный двигатель хичи. Я с большим трудом поворачивал тугие колеса курсоуказателя, пока не появился набор цветов, которому научил меня Альберт.

Затем я сжал сосок двигателя и пустился в путь. Корабль начал головокружительные рывки ускорения. Я едва мог видеть звезды на экране, для этого приходилось выгибать шею, выглядывая из-за пульта управления кораблем.

Звезды начали сходиться. Ни один корабль теперь не мог остановить меня. Более того, я сам не мог этого сделать.

По всем данным, которые собрал Альберт, путь должен был занять двадцать два дня. Не очень долго, особенно если вы не втиснуты в корабль, забитый до предела барахлом Для меня место было более или менее приемлемым. Я мог вытянуться во весь рост. Мог встать. Мог даже лечь на пол если бы случайные движения корабля подсказали мне, где низ, и если я не возражал против того, чтобы изогнуться змеей между металлическими деталями. Что я не способен был сделать в течение всех двадцати двух дней пути - это передвигаться дальше чем на полметра в любом направлении - ни для еды, ни для сна, ни для туалета, ни для чего.

У меня было достаточно времени, чтобы вспомнить, как ужасны полеты в кораблях хичи, и прочувствовать это полностью. Немало было времени и для того, чтобы учиться. Альберт позаботился записать для меня все данные, которые я не додумался спросить у него, и я мог просматривать эти записи.

Они были не очень интересны и преподносились просто. PMAL-2 - сплошная память: много мозга, но мало изображения. И трехмерного экрана у меня тоже не было, только плоский экран системы в очках, которую недолго выносили глаза. Альтернатива - экран размером в ладонь.

Вначале я ничего этого не использовал. Лежал, спал, сколько мог. Отчасти приходил в себя после травмы от смерти Питера. Ощущение было, будто я пережил собственную смерть. Отчасти экспериментировал - позволял себе чувствовать вину и страх, тем более что у меня были все причины испытывать и то и другое. Я давно понял: есть чувство вины, которое я встречаю с радостью мазохиста. Это невыполненные обязательства. У меня их множество, начиная с Питера Хертера - он, несомненно, был бы сейчас жив, если бы я не выбрал его для участия в экспедиции, и кончая Кларой в ее застывшей черной дыре. Впрочем, я всегда мог припомнить множество других. более мелких провинностей.

Но эта забава быстро приелась. К своему величайшему удивлению, я почувствовал, что вина больше не заполняв1 меня целиком. Этим был занят только первый день.

Тогда я обратился к компьютерным записям и позволил Полу-Альберту, медлительной полуживой карикатуре программу, которой я пользовался и любил, прочесть мне лекцию о принципе Маха, о чертовых числах, о различных любопытных астрофизических теориях, о которых раньше не имел понятия. Я слушал не очень внимательно, просто позволил голосу говорить. И это заняло второй день.