Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Т. 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев Страница 76

Калибан ошеломленно встряхнул несколько раз головой и посмотрел на меня, как обычно смотрят на сумасшедших. Я продолжал:

— Наш отец получал эликсир от Девяти. Он, как и мы, был их служителем. — Здесь я поправился: — Как и я был им до недавнего времени. Потом с ним случилась та же история, что и с нами. Побочным действием эликсира является то, что по истечении определенного времени человек, принимающий его, становится сумасшедшим. Пусть даже это помрачение разума и носит временный характер. Эффект действия этого эликсира носит характер как чисто физиологический, так и психический. В каждом из нас сидит какое-то извращение, с точки зрения современной морали и этики. Но оно сидит так глубоко, что очень часто человек проживает всю жизнь, даже не подозревая о его присутствии. Эликсир же заставляет его вынырнуть из самых потаенных глубин подсознания наружу и на какое-то время делает его доминирующим фактором на психику человека. Ты сам врач и знаешь, что это и есть психоз. Форма психоза каждый раз зависит, конечно, от особенностей личности отдельно взятого индивидуума. Разберем мой пример, Калибан. Слушай, ты не думаешь, что нам пора перейти на «ты». Ведь братья, что ни говори! Так вот, возьмем, к примеру, меня. Я всегда считал, что очень здраво отношусь к акту убийства. Так же, как, впрочем, и к сексу. Но где-то глубоко во мне имеется связь между ними обоими. Что-то во мне отождествляет убийство с коитусом. И в том, и в другом случае я проникаю в чужое тело, непосредственно или опосредованно, ощущая при этом либо оргазм, либо то, что Ницше называл «наслаждением ножа».

А теперь, брат мой Док, разберем твой случай. Вплоть до самого недавнего времени ты всегда избегал убивать, за исключением случаев, когда это было совершенно уж необходимо. Скажем, ты защищал свою жизнь. Ты щадил даже тех, кто заслуживал кары худшей, чем смерть. Но желание убивать сидело в тебе, Док. Где-то там, очень глубоко внутри. До поры до времени сдерживаемое тем воспитанием, которое ты получил. И для тебя тоже смерть была эквивалентом коитуса.

А теперь возьми нашего отца, Док. Он стал сумасшедшим, и наш дядя запер его в башне замка. Он убегает и начинает бродить по самому дну Лондона. И вот здесь он дал волю овладевшему им помрачению, которое толкнуло его к столь многочисленным кровавым убийствам, в основном в среде проституток, что его прозвище стало с тех пор нарицательным и живет в народе до сих пор. Кто не знает Джека Потрошителя? Но что его толкало на это, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Можно лишь предполагать. Он силой взял мою мать, и вот он я, результат этого насилия. Затем он эмигрировал в Америку. И наваждение кончилось. Вновь что-то произошло в таинственной глубине его сознания, и помрачение исчезло, будто сдунутое ветром, как-то разом, почти мгновенно. Он взял себе новую фамилию, ту, что ты носишь сейчас, Калибан, и посвятил свою жизнь борьбе с преступностью. Конечно, здесь сыграли свою роль угрызения его совести. Он хоть чем-то хотел искупить то зло, которое он совершил в Англии. Ты никогда не задумывался о своем имени, Док? Нет? Оно ничто тебе не напоминает? Это же имя еще одного дикаря. Чудовища из «Бури» Шекспира, этого литературного архетипа дикаря. Калибан — это анаграмма «Каннибала». Выбирая это имя, наш отец хотел, чтобы оно постоянно напоминало ему о том, кем он был когда-то. Поэтому он столько времени посвятил твоему воспитанию. Его заветным желанием стало выковать из тебя закаленного бойца за Добро. И он сделал из тебя сверхчеловека, обуянного добродетелями. Он научил тебя ненавидеть Зло и бороться с ним. Но при этом он еще научил тебя и любить преступников, вместо того чтобы наказывать их или мстить им. Ненавидеть грех, но не грешника. Что, в общем-то, весьма трудная задача, а может быть, и вообще невозможная. Подобное отношение к преступности чревато самыми разнообразными конфликтами. Ты поклялся быть супербойскаутом. Твой отец хотел сделать из тебя сверхчеловека и физически, и психологически. Но ему не удалось бы это, не будь в тебе с самого начала генетически заложенного превосходства над обычным, средним человеком. У тебя скелет и мускулатура человека каменного века, благодаря тому, что твой дед был ИСТИННЫМ представителем палеолита. У меня такое впечатление, что в нашей семье всегда преобладало это начало. Вернее, нет, не так. В ее кровь часто делали инъекции палеолитической добавки в виде периодически появляющихся незаконных отцов и матерей. Так что история с нашим дедом должна быть не единственной на протяжении веков. Откуда мы можем знать, сколько раз Ксоксаз или его братья под тем или иным видом появлялись в Грандрите, чтобы добавить своих генов в генофонд нашей семьи? Замок Грандрит им служил своеобразной естественной генетической лабораторией, чем-то вроде конезавода. Центр Воспроизводства Трех Братьев! Звучит?! Пришло время, и Девять нашли тебя, Док. Как и меня и многих других. И ты продал им свою душу, как мы все, в обмен на бессмертие.

— Мою душу? Какую душу? — спросил Калибан. Тон был его саркастичен, но лицо как всегда непроницаемо. Однако в самой глубине его зеленых глаз прыгали и метались золотистые искорки. Только я не знал, чему приписать их появление: сомнению, которое в нем вызвали мои слова, или желанию убить.

— Это метафора, — объяснил я. — Ты знаешь, что я имел в виду.

— Так ты что, действительно думаешь, что наш дед, который мог бы быть нашим же архипредком и много раз просто нашим предком, был не кто иной, как тот богочеловек, которого древние германцы знали под именем Вотен, потом Ватан, затем Один и так далее?

— Да, — сказал я. — Я думаю, что Девять хотят, чтобы кресло нашего деда навсегда осталось в семье. Поэтому они сделали все, чтобы мы стали тем, кто мы есть. Я их кандидат типа «человек из джунглей», ты — типа «человек из города». Должно быть, это их забавляет. А может быть, в каменном веке существовал обычай, что два брата должны были сражаться насмерть, чтобы один из них стал вождем. Кто знает? В любом случае им совершенно все равно, кто из нас будет убит.

— Мне кажется, ты пытаешься подсластить пилюлю, — сказал Калибан.

Тут даже Триш не выдержала и воскликнула:

— О, Док! Прислушайся к его словам! Я верю, что он говорит правду!

— А я не верю, — глухо отозвался Док. — И даже если он прав, один из нас все равно должен умереть.

— Я не буду с тобой драться ради сомнительного удовольствия заседать за столом Девяти.

Он слегка улыбнулся:

— Так ты отказываешься?

— Я и так достаточно наглотался их дерьма, — ответил я. — Я верю, что наш отец тоже пришел к такому решению. За что они с ним и расквитались.