Валерий Иванов-Смоленский - Ступеньки в прошлое Страница 76

— А винтовочных таких не бывает, — уверенно сказал я, — что же касается танков, то в Первую мировую у немцев их не было. Только у французов и англичан, да и то только на Западном фронте.

— Таких нам еще не попадалось, — пробормотал Питочка, выковыривая концом перочинного ножика мох.

Но мох просто рассыпался от прикосновения стального лезвия и падал вниз серо-бурым пеплом.

— Осторожно, — предупредил Влад, — не ковыряй ножиком в гильзе! Вдруг там, какое секретное донесение… Кто-то ж его засунул в дупло и заткнул мхом.

— Рассыплется, как и этот мох, — подтвердил его опасения и я, — надо чем-то мягким….

Питочка поворачивает гильзу к солнцу и пристально вглядывается в нее.

— Там какая-то бумага в трубочку скручена, — озабоченно говорит он, как же ее достать?

— Дай я попробую, — тянет руки Валик.

— Еще чего, — отвечает Питочка, — сам справлюсь.

— Надо взять еловую веточку, — советует обстоятельный Влад, — сунуть туда иголками вверх и повращать в сторону закрутки….

— Правильно! — подхватываю я, — бумага будет скручиваться и ее можно извлечь, одновременно вращая.

Питочка так и делает.

С непременным сопеньем и под наши многочисленные реплики и комментарии бумага, наконец, извлекается из гильзы.

Это пожелтевший тетрадный листок в косую линию, сложенный вначале вдвое, а затем скрученный в трубочку. К счастью, он не рассыпается в прах — сухое дупло и полное отсутствие солнечного света не дали ему ни сгнить, ни иссохнуться.

Идем к толстенной скамейке, изготовленной из половины липы. Питочка засовывает гильзу за пазуху, поскольку в карманы она не влазит и садится на скамью верхом, а мы обступаем его с боков.

— Может, дома развернем? — предлагает осторожный Влад, — а то рассыплется еще….

Но все в нетерпении. Питочка кладет бумагу на довольно гладкую деревянную поверхность и проводит по ней ребром ладони, распрямляя.

— Осторожнее! — шипим мы дружно.

— Сам знаю, — сопит Питочка и проводит ладонью еще раз.

Листок шуршит, но выдерживает. Питочка развертывает его….

Каракули. Самые натуральные каракули покрывают весь листок неровными скачущими строчками. К тому же текст исполнялся, так называемым, химическим карандашом и очень плохо читался. Были и при нас тогда еще в ходу такие карандаши, окончание стержня которых намочишь (послюнишь) и можно свободно писать хоть на дереве, хоть на материи, хоть на бумаге. И текст получался, как чернильный. Очень удобно при отправке, например, посылок и бандеролей.

Но здесь, то ли химикалии от времени выцвели, то ли автор очень спешил (что, скорее всего), и текст получился почти на треть скрытый. Мы немедля и азартно подвергли его дешифровке. И вот, что у нас получилось.

… бо уси пагiблi… хвашiсты бамбiлi моцна… кiдалi зажiгалкi… усiх пасекло асколкамi… штаб сгареу… Фадей памер и мой бацька памер… Фадей вялеу перадать Вацеку, што абозывая рэчi пахавау… таксама дакументы… у…цьяй бочажiны Ведзьмiнага ручая па Вандавым балоце… уцек… паусюду рыщут хвашiсты з сабакамi… связный Юрак….

Ни даты, ни подписи на листке не было. Это явно было донесение партизанского связного. Оно свидетельствовало о том, что немецкие каратели напали на партизанскую базу и бомбили ее, в том числе зажигательными бомбами. В результате партизанский штаб сгорел, а все находившиеся в нем погибли от осколков. Погиб и (вероятно командир отряда), по имени Фадей, а также отец Юрека, который, в свою очередь, был партизанским связным. А дупло дуба использовалось для связи. Вацек же, предположительно, был руководителем партизан, либо подполья….

Практически все это подтвердилось в дальнейшем в результате наших нехитрых исследовательских изысканий, благо к сведениям о сопротивлении немецко-фашистским захватчикам у нас всегда относились бережно.

Но были в донесении Юрека и свои непонятки.

Абозывая рэчi… То есть обозные вещи, предметы из обоза (чьего?) Фадеем были спрятаны. То есть имели какую-то ценность. А также документы… Скорее всего, различные партизанские документы.

Записка до адресата не дошла. И неизвестна судьба отважного Юрека. Возможно, он был схвачен поисковыми карательными группами, которые использовали собак.

Имело смысл поискать эти вещи. Тем более что там должно быть и настоящее боевое оружие, которым мы грезили. А в каком же партизанском отряде не было трофейного «шмайссера» (по нашему представлению, созданному тогдашним кино).

Ясно, что имущество было утоплено в бочажине (бочаге, яме), судя по окончанию «…цьяй» — в третьей бочажине.

Но… Вот незадача. Мы никогда не слыхали ни о каком Ведьмином ручье и о Вандовом болоте, хотя нам казалось, что мы знаем все окрест.

После недолгих споров и рассуждений на эту тему мы приняли предложение здравомыслящего Влада.

— Хлопцы, — произнес он веско, — а айда поспрошаем местных, они должны знать.

Местные — это жители небольшой деревушки Маньковичи, до которой было всего-то — перейти по мостику Мяделку и пройти метров сто пятьдесят до первой хаты.

Однако немногочисленные местные, разных полов и возрастов, которых нам удалось застать в деревушке, в ответ на наши расспросы лишь качали головами — таких названий и они не слышали.

— А партизаны здесь были?

— Партизаны были, — ответ был единодушным.

Тем более что в центре деревушки стоял высокий обелиск, а на нем были выбиты имена погибших здесь партизан и бойцов Советской Армии. На обелиске имени Фадея мы не нашли. Не было и имен Вацека и Юрека.

— Можа баба Настя ведае… — сказала девчушка в цветастом сарафанчике и густо зарделась, ведь мы были городские и хлопцы — хоть куда….

Баба Настя оказалась шустрой худенькой старушкой лет семидесяти. И, действительно, многое знала. Во-первых, она была почти единственной в деревне коренной местной. Все остальные были пришлыми. В сорок четвертом немцы, проводя карательную операцию, многих согнали с насиженных мест, а хаты посжигали. Баба Настя, будучи тогда еще очень молодой женщиной вернулась и….

Но суть не в ней, хотя судьба ее тоже оказалась весьма интересной. Для начала она угостила нас всех молоком.

Вот короткий пересказ ее повествования о тех временах.

Вандово болото и в самом деле было. Находилось оно на юго-западе от Манькович, в заброшенных гущинах леса Маньковичская Дача. Прозвали его Вандовым потому что в нем сгинула красавица-паненка по имени Ванда. А сгинула она по причине несчастной любви к парню по имени Трофим. Ее родители были католической веры, а его православной….

Читатели, наверняка не раз слышали трагические истории и легенды о белорусских Ромео и Джульеттах (только своего Шекспира не хватает), которые заканчивались гибелью возлюбленных. Вот и здесь разная вера не дала соединиться двум любящим сердцам. И ушла с горя в болотную темень прекрасная Ванда. И пропала. Обезумевший от горя Трофим пошел ее искать. И тоже пропал….