Вера Камша - Новое тысячелетие Страница 78

— И что же с ней не так? — полковник жадно затягивался и выпускал дым из ноздрей, что делало его похожим на старинный паровоз.

— Число экскурсантов непостоянно. В первых залах их двадцать девять человек, затем — двадцать восемь, а в самом конце экспозиции — вновь двадцать девять.

— То есть, один куда-то исчез на время?

— Да, — Виктор кивнул, влез в пачку фотографий и извлек одну, на которой крупно был изображен полный мужчина в костюме. Картинка была смазанной, словно съемка велась сквозь туман. Черты лица нельзя было разглядеть отчетливо. — Вероятнее всего, это тот самый, который пропадал. Завтра свяжемся с турагентсвом, которое привозило иностранцев, проверим, знают ли они человека с такой внешностью. Но, скорее всего, это террорист, пристроившийся к туристической группе.

— Когда закончили просматривать материал? — спросил полковник.

— Полчаса назад, — Виктор ощутил, как ноет натруженная спина и болят усталые глаза. — Я отпустил офицеров по домам, пусть отдохнут. А то почти все трое суток на ногах.

— Отправляйся и сам домой, — Мухаметшин широкой ладонью заграбастал лежащие на столе бумаги. — Отчет твой я просмотрю. Завтра приезжай к девяти. Думаю, что суток тебе хватит для отдыха.

— Спасибо, Ренат Ахмедович! — сказал Виктор горячо.

— Не за что! — отозвался полковник. — Иди-иди давай, а то передумаю!

На столе пыхтел настоящий, большой самовар. Стенки его блестели надраенным металлом, а кран гордо торчал. Владимир знал, что самовару этому почти триста лет и что он бережно сохраняется в семье Ивана, как одна из родовых реликвий.

Зажурчала жидкость, падая в фарфоровую чашку, и по комнате поплыл запах свежезаваренного чая. От него легче стало на душе, отступила усталость, накопившаяся за сутки, проведенные на ногах.

В Москву Владимир вернулся рано утром и выспаться нормально не смог.

— Берите пироги, — сказал Иван, который разливал чай. Горка домашней выпечки возвышалась на блюде, призывно показывая румяные бока.

В комнате их было пятеро. Хозяин, суетливый в этот день больше обычного, Татьяна, на лице которой словно застыло выражение упрямого ожесточения, мрачный и насупленный Станислав и Николай, как всегда, спокойный и уравновешенный. И сам Владимир, конечно.

Он взял с блюда один из пирожков, жадно вонзил зубы. Язык обнаружил нежную сладость яблочного варенья.

Прожевав, Владимир отхлебнул чая и только после этого заговорил.

— Итак, — сказал он, обводя взглядом соратников. — Мы с вами можем праздновать очередной успех. Позорный монумент разрушен, а наши враги поняли, что мы с ними не шутим!

— Поняли ли? — блеснул глазами Иван, на лице его отразилась злость. — Может быть, стоит напомнить о себе еще раз?

— Не так быстро, — чуть поморщился Владимир. — На подготовку новой акции уйдет не одна неделя. Кроме того, сейчас нас ищут все, от министра внутренних дел до последнего участкового. Лучше на время переждать, уйти в тень…

— И все равно я считаю, что жертв было слишком мало! — свирепо заявила Татьяна. Она кусала пирожок так, словно он был ее смертельным врагом, а алое варенье на изломе казалось кровью. — Каких-то двести человек!

— Это много, — буркнул Станислав, отрывая взгляд от чашки, в которую он смотрел с самого начала разговора. С удивлением увидел Владимир в глазах бывшего десантника страх и отчаяние. Широкие плечи Станислава как-то обвисли, тело, ранее налитое силой, казалось больным.

— Это много, — повторил он, обводя взглядом собравшихся. — Нельзя убивать столько! Они же люди!

— Людей на земле больше четырех миллиардов, — философски изрек Николай. — Они умирают так или иначе. Если часть из них погибнет от нашей руки — то что же, такова их судьба.

— К сожалению, — очень спокойно, чеканя слова, сказала Татьяна, — иного способа, чтобы привлечь внимание людей, чем убить некоторое их количество, не существует! Кто становился во все времена самым знаменитым? Те, кто причастен к смерти многих — полководцы, жестокие правители, убийцы и палачи! Кого ты вспомнишь, когда упомянут Древний Рим? Императоров, а не философов и ученых! А тот же Цезарь погубил в своих войнах столько людей, что нам и не снилось! Как мы напомним миру, что есть такой русский народ, который притесняют в собственной стране?

— Ну… есть другие способы, — с натугой сказал Станислав. Лицо его побагровело, а глаза слегка выпучились. Видно было, что словесный поединок для него сложен. Он предпочел бы такой, где все решают кулаки. — Можно создать … общество какое-нибудь, чтобы оно… интересы русского народа! К властям, своих людей в Думу выдвигать…

Раздался смех. Хохотал Иван, и по лицу его текли настоящие, искренние слезы. Взглянув на него, Владимир сам ощутил, как начинает улыбаться. Слегка раздвинулись губы Татьяны, обнажая блестящие крепкие зубы, усмехнулся Николай. И только Станислав остался мрачен, словно черная скала, которая поглощает любой свет, упавший на ее поверхность.

Отсмеявшись, Иван вытер лицо. Спросил, отдуваясь, словно после бега:

— Слушай, ты сам веришь в то, что говоришь? В то, что можно чего-либо добиться этим путем?

— Да! — во взгляде Станислава была злоба. Владимир неожиданно понял, что больше не может доверять этому человеку, с которым не первый год знаком, вместе служил и работал.

— И зря! — Иван более не улыбался. Он стал серьезен, словно на похоронах. — Зарегистрированных организаций, каждая из которых ставит целью возвращение величия русской нации — десятки, если не сотни. И кто о них знает, кто о них слышал? Да, они выпускают печатные издания, выдвигают своих кандидатов на выборы. Ну и что? Они интересны лишь сами себе и толк от их деятельности — ноль!

— Но мы нарушаем закон! — кулаки Станислава, лежащие на столе, опасно сжались. Он искал новые аргументы, способные поддержать его мнение, и не находил.

— Тоже мне, нашел чем напугать, — фыркнула Татьяна, а Николай мягко улыбнулся и проговорил:

— Спецслужбы тоже иногда нарушают закон, и никто не мучается от этого угрызениями совести!

— В этой стране, — в голосе Ивана звучала горечь, — ничего нельзя добиться по закону. Особенно если ты русский. Когда во время службы деды-кавказцы избивали меня каждый день, ты думаешь, я не пытался добиться справедливости?

Станислав угрюмо молчал, а Иван продолжал говорить, все более распаляясь:

— Но офицер родом из Осетии лишь рассмеялся мне в лицо, а в военной прокуратуре жирные, нажравшие морды, типы с подозрительно узкими глазами и черными волосами долго измывались, заставляя составлять одну бумагу за другой! И чем все кончилось? Меня просто перевели в другую часть, где за ненавистного русского взялись старослужащие-башкиры! Из тех, кто защемлял мне пальцы дверью, мочился в лицо и заставлял стоять на одной ноге часами, не пошел под суд ни один! И где же был закон? Он молчал, как молчит всегда, когда дело касается русских! Но если ты скажешь вьетнамцу на рынке, что он продал тебе гнилой товар или дашь в морду вору-цыгану, то тебя сразу обвинят в великодержавном шовинизме и затаскают по судам!