Роман Суржиков - Лишь одна Звезда. Том 1 Страница 8

– Говоришь, ты – лучшая наездница в мире?

Я никогда не говорила этого. Ненавижу, когда так говорят, ведь это ложь. Я состязалась лишь с первородными, и то на арене, а не в поле. Среди простого люда множество прекрасных всадников, и их никто не знает, столице нет до них дела… Но синеглазому я ответила:

– Сомневаетесь?

– Встанешь с рассветом – жду у конюшен.

Он это сказал очень тихо. Ни отец не слышал, ни кто другой из наших. Если бы слышали, мне не пришлось бы думать. Отец просто запер бы меня и приставил пару воинов в охрану. Но отец не знал, и я ворочалась до полуночи. Пойти? Полная дурость! Дочка Литлендов наедине с кочевником – да это безумие! Не пойти? Значит, испугалась. Синеглазый скажет об этом, и не тихо, а так, что все услышат. Да и не главное, что услышат, главное то, что я не боюсь его! Пусть не думает, что боюсь! Я сказала себе: возьму и усну. Скорее всего, я просплю рассвет, и синеглазый простоит пару часов у конюшни – дурак дураком. Потом выйду и посмеюсь над ним. Я улыбнулась, когда это выдумала, и закрыла глаза. Когда проснулась, занималась заря.

* * *

Наш луг, за ним – рощица. Дальше – крестьянские огороды. Можно обогнуть их дорогою, но быстрее прямиком, через изгороди. Дальше речушка, а за нею – яблоневый сад.

– Я собью тебе два яблока – одно кислое, второе червивое. Ты съешь и не поморщишься.

– Возьму сама, какие захочу, а червей оставлю вам.

Луг прошли вровень, Моран бросил с насмешкой:

– Хороша.

В рощице я вырвалась – Поль прекрасно знал тропинку. На огородах синеглазый стал наверстывать. Оглянулась раз, второй – он был все ближе. Больше не смотрела, гнала во весь дух. Давай, Поль, давай! С берега спрыгнула первой, опережая ярдов на десять. В воде Поль сбавил ход. Он любит купаться, и я люблю, но не сейчас же! Выбрались на сушу, Моран был уже рядом, всего в паре шагов позади. Я пришпорила Поля – прости меня, рыжий! Вырвалась, вскинула лук, не сбавляя ходу. Еще даже не выбрала цель, когда западник выстрелил из-за моей спины. Попал в ветку, не в яблоко, но тут же выпалил снова – качнулось. Я была уже намного ближе к роще, и попала с первой стрелы. Но в тот же миг попал и он: с полусотни шагов – в черенок яблока! Никогда не видела такого.

Я подобрала оба яблока: одно было красным, другое – подгнившим.

– Мы успели вровень, – сказал синеглазый Моран. – Будет честно, если поделим.

Взял спелое яблоко, подбросил в воздух и на лету разрубил, а после поймал обе половины. Ловко вышло, я улыбнулась. Сказала, чтобы он не возомнил:

– Как же стараетесь произвести впечатление! Трудно вам приходится, бедняжка!

А синеглазый ответил:

– Я только смотрел, что сделаешь ты, чтобы впечатлить меня.

– Пф! Много о себе думаете! Я ничего особого не сделала.

– Это правда. Ничего особого.

Он взял порченое яблоко и поехал прочь. Я даже опешила – никто со мною так не обращался! Захотелось выбить яблоко из руки или возле уха просвистеть стрелой – пускай дернется с перепугу. Подняла лук, но сдержалась. А он отъехал почти до речушки, обернулся.

– Хочешь сделать особое? Давай.

Взял яблоко и поставил себе на макушку.

Ты думаешь: нет, Бекка, нет, только не говори, что выстрелила!..

Яблоко – с мушку размером. Посол графства Рейс и дочка Литлендов. Возьму на дюйм ниже – и… Сожри меня тьма. Я выстрелила.

Не знаю, попала ли в яблоко. Синеглазый Моран вскинул руку и поймал стрелу на лету. Подъехал, отдал мне и ничего не сказал, лишь кивнул.

Я спросила:

– Зачем вы это затеяли?

Он ответил:

– Ты мне нравишься.

– Потому, что метко стреляю?

– Ты не Литленд – вот почему.

– Ребекка Элеонора Агата рода Янмэй, леди Литленд, – процедила я и тронула коня.

Он догнал.

– Я не об имени. У тебя душа свободная, будто ты с Запада.

– Вот уж выдумка!

– Вчера, когда держал тебя, ты не менялась в лице. Слабая душа испугалась бы.

* * *

У папы нет от меня секретов.

Мне до такой степени неинтересны политические дела, что даже мысли не возникнет заглянуть в какую-то бумагу или что-нибудь подслушать. А если по случаю и узнаю что-то, то не удержу это в голове дольше пяти минут. Потому отец любит поговорить со мною о политике: он мне рассказывает, я ничегошеньки не понимаю и задаю из рук вон глупые вопросы, папа на них отвечает, и по ходу в его собственной голове становится яснее. Так он со мною советуется. Конечно, это когда нет рядом лорда Косса. Когда есть, они запираются вдвоем в комнате и долго беседуют под пряный чай. Тогда отец просит меня далеко не отлучаться, и если им требуется чего-нибудь – чаю, сыра, бумаги, чернил – то папа просит меня принести. Не служанку, а меня: слугам он при таких обстоятельствах не доверяет. Слуга войдет – увидит мельком, какие документы или карты на столе, услышит краем уха пару слов. Вдруг продаст сведения кому-нибудь! Так что папа просит меня послужить. Веришь, мне это в радость: он так счастлив, когда именно я подаю ему чай. Что бы он ни читал в тот момент, о чем бы ни говорил – обязательно прервется и улыбнется мне:

– Благодарю тебя, милая!..

Но речь о другом. В тот самый день, как мы с Мораном ездили за яблоками, вышло странно. Был намечен общий обед для нас и западников, но прежде папа с Коссом уединились для совета. Двое мечников стояли на страже у дверей, поскольку в доме чужие. Меня они впустили без спроса, я влетела в кабинет. Хотела поскорее рассказать про утренние гонки. Знала, отец пожурит, но и порадуется тоже: ведь я обскакала Морана, а он, говорят, лучший воин графства Рейс. Распахнула дверь, вбежала, раскрыла рот – и не сказала того, что собиралась. Увиденное сбило меня с мысли: отец дернулся и быстро накрыл одну бумагу другой. Будто не хотел, чтобы я увидела! Но с чего бы? Какая беда, если увижу?!

– Чего тебе, доча?

– Я рассказать хотела… но… вижу, ты занят…

Затянула паузу в надежде. Думала, он ответит: «Да, вот, одно занятное письмецо получил. Хочешь послушать?» И прочтет вслух про какой-нибудь новый закон или ссору лорда В с лордом С, а я мигом выкину из головы. Но он ничего такого не сказал, а только ждал и прижимал ладонью бумагу. Я видела лишь клочок: то был краешек карты. Какая земля – не разобрать по очертаниям. По размеру ясно, что карта занимала не весь лист; ниже нее, наверное, шел какой-то текст.

– Прости, что отвлекла. Я позже расскажу.

– Ничего, не беда.

– Принести вам чего-нибудь?

– Нет, благодарствую.

Я вышла, у двери задержалась, задумалась. Охранники и тут ничего не имели против. Они понимали: я слышу кое-что сквозь дверь. Но это же я, любимица и кровиночка, мне все можно слышать.

И я разобрала, как отец сказал:

– Это в корне все меняет. Нужно сообщить герцогу…

Лорд Косс ответил:

– Но и с дикарями есть о чем поговорить.

Потом они снизили голоса, и ничего больше я не слышала.

* * *

Ты меня отравила. Знаешь об этом?

Я влюблялась много раз – и всегда пела от радости. Всякий раз – новый огонь и новая жизнь! Будто солнце горит новым светом! Мне казалось: просто так живу одну жизнь, а когда влюблена – то сразу две. Всего вдвое: сил, чувств, счастья, крови в жилах! И никогда не спрашивала себя: зачем я влюбляюсь? Каков смысл? В чем подвох? Никогда – до тебя.

Я ощутила в себе яд тогда, за обедом. Моран смотрел на меня: глаза – как небо в полдень… Меня бросало в жар, а сердце неслось галопом. Это было так приятно – будто скачешь во весь опор по степи! Живешь во всю прыть, дышишь чистой свободой!

Как вдруг змейка холода стекла по спине, и я подумала… Черт, я подумала твоим голосом! Верь или нет – твоим!

– Опомнись, южанка. Зачем он очаровывает тебя, а? В чем смысл?

– Какая разница? – огрызнулась я. – Что плохого, если влюблюсь? Беды бывают от жадности, жестокости, от войн и интриг… От любви – никогда!

Но я уже видела второй смысл, и под языком была горечь, а в груди – песок. Послы графства Рейс приезжают говорить с Литлендами. Кичатся, играют мускулами, хвалятся доблестью, но это – внешность. А суть та, что им очень нужно договориться с лордом Литлендом. А лорд Литленд – опытнейший политик, десять лет просидел в Палате, со всею столицей в друзьях… Зато у лорда Литленда есть доча. Кровиночка, любимица… Через нее и до папочки можно дотянуться.

Больше я не смотрела в синие глаза. Что-то там ела и о чем-то думала. Скажи, ты всегда это видишь – то, что лежит ниже? Боги, как ты живешь?! Как тебе удается не выть от тоски?!

Краем уха я слышала разговоры. Отец и Косс держались жестче вчерашнего:

– Желаете говорить, господа шаваны? Говорите, мы слушаем с полным вниманием.