Вадим Охотников - Дороги вглубь Страница 8

Крымов не знал, что они разговаривают на разных языках. Он не видел афиши, объявлявшей о литературном вечере, на котором должен был читать стихи, и не подозревал о надвигающемся скандале. Олег Николаевич мало следил за поэзией и не слышал о поэте-однофамильце, носящем к тому же его имя. Поэтому Крымов решил, что речь идет о его предстоящем свидании с директором.

— Да это, собственно говоря, будет разговор в общих чертах, — задумчиво проговорил он.

— Все равно очень интересно! У нас тут мало кто разбирается в этом деле, решительно заявил Петряк.

— Что вы! А инженер Цесарский? Я с ним только что говорил. Наконец инженер Трубнин…

Теперь настала очередь удивиться Петряку. Он впервые слышал, что Трубнин интересуется поэзией.

— Как вы смотрите на Катушкина? Будет ли из него толк? — снова задал вопрос Петряк. — Вы знаете, с ним просто беда! Парень не любит своей работы. Теперь вся надежда на вас…

— На меня?!

— Ну конечно! Мы все ждем, что вы ему поможете…

— Да… действительно, Катушкину нужно помочь… — пробормотал Крымов. Надо помочь, и я помогу ему, — закончил он твердо.

— Вот и хорошо! — радостно воскликнул Петряк, пожимая руку Крымова. — Я ему так и передам. Да, вот еще что! Ведь у нас есть ребята, подобные Катушкину! Конечно, со всеми сразу вам будет трудно заниматься, но со временем… в смысле их роста, так сказать, помочь тоже нужно. Вы меня понимаете?

— Вообще понимаю. Только вы уж слишком большие надежды возлагаете на меня…

Крымов хотел сказать еще что-то, но в это время Нина Леонтьевна предложила ему зайти к директору.

— Потом мы с вами поговорим об этом подробнее… — пообещал он, прощаясь с счетоводом.

— Константин Григорьевич, я пришел, чтобы переговорить о необходимости приступить как можно скорее к постройке модели машины, — начал Крымов, поздоровавшись с директором. — Вот тут общий вид. Первую модель, я считаю, надо строить небольшую. — Олег Николаевич разложил на столе чертежи.

Директор быстрым движением пододвинул их к себе и стал внимательно рассматривать.

— Скажите, пожалуйста… вы этим делом собираетесь заниматься серьезно или это минутное увлечение? — неожиданно спросил он, делая ударение на слове «минутное».

— Конечно, серьезно!

— Гм-ммм…

Наступило молчание.

— Видите ли… — продолжал Гремякин. — Принцип подобной машины так необычен. Я не хочу сказать, что в этом совершенно новом принципе заложена какая-либо порочная идея. Нет! Я верю, мы, можем осуществить даже идею, кажущуюся сейчас фантастической! Не в этом дело. Дело в человеке, берущемся бороться за осуществление идеи. Понимаете, бороться, преодолевать тысячу преград. Способны ли вы на это?

— Еще бы…

— А я не совсем уверен… Для осуществления предлагаемой вами машины нужна железная воля и… целеустремленность. Понимаете? Це-ле-уст-рем-ленность… Человек должен посвятить себя целиком этому делу, может быть, не на один и не на два года. Вы же… мне так кажется, решили заниматься проектом машины между прочим, параллельно с другим делом, которым уже занимаетесь с увлечением…

— Я не понимаю вас… — начал Крымов.

— Подождите. Сейчас поймете. В нашем институте разрабатываются десятки машин. Все они как воздух нужны стране… Прежде чем заняться еще одной машиной, внести ее, так сказать, в производственный план, за выполнение которого мы все отвечаем, я должен взвесить все обстоятельства. Подумать, кому поручить осуществление проекта.

Директор посмотрел на Крымова. Он увидел, что сидящий перед ним инженер слушает его с полуоткрытым от удивления ртом.

— Я не говорю, что ваш проект мы не будем осуществлять. Модель машины начнем строить, несмотря на ее необычайность и спорность. Но, к сожалению, сейчас мы вынуждены отложить разработку проекта…

Крымов медленно поднялся со своего места.

— Сидите, сидите… Обижаться не следует — институт перегружен. На днях я получил телеграфное распоряжение из центра форсировать работу по окончанию скоростного шахтного бура. Мне придется приостановить некоторые работы с тем, чтобы перебросить людей и освободить оборудование для выполнения этого задания… Видите, какое положение!

Крымов так же медленно, как поднялся, сел снова. Все услышанное было для него полной неожиданностью.

— Ну вот! Уже и приуныли! Как же вы думаете бороться за осуществление проекта, если сразу падаете духом! — уже более мягко произнес директор. Кончим работу над шахтным буром, займемся вашим изобретением. Людей нет! Мало людей!.. — закончил он.

Крымов молча принялся собирать со стола свои чертежи. У него немного дрожали руки, а разбросанные бумаги, как нарочно, не хотели укладываться в папку.

— Не отчаивайтесь, пожалуйста! — еще раз попробовал успокоить его Гремякин. — Вы, поэты, видно, все такие, нетерпеливые… Нет, Олег Николаевич, это вам не стих написать. Техника требует длительной и упорной работы. Кстати… Я хотел вас спросить, находите ли вы удобным писать стихи в служебное время?..

Крымов бросил на директора удивленный взгляд.

— Какие стихи? Я не понимаю вас… — проговорил он, глотая слюну.

— Я видел на вашем чертежном столе стихи.

— Это не мои… — смущенно сказал Олег Николаевич.

— Чьи же?

Крымов промолчал. Он вспомнил о стихотворении, обнаруженном им сегодня среди бумаг на чертежном столике, и решил, что нехорошо выдавать Катушкина.

— Да, Олег Николаевич. Между искусством и техникой есть некоторая разница. Общее между ними лишь то, что в том и другом случае необходима целеустремленность. Не унывайте и не сердитесь… — бросил вдогонку директор, когда Крымов уже подходил к двери. «Чорт бы побрал Катушкина! — думал изобретатель. — Это все произошло из-за его дурацких стихов».

Взволнованный разговором, он не заметил входившего в кабинет директора Батю и прошел мимо, не ответив на его приветствие.

— За что это ты его отчитал? — озабоченно спросил Батя, усаживаясь в кресло.

— Кажется, немного того… перегнул… — смущенно ответил Гремякин.

— Напрасно. Сегодня он выступает в клубе с чтением своих стихов.

— Да… действительно, кажется, напрасно… А с другой стороны — зачем он пишет стихи в рабочее время!

По клубной сцене, широко размахивая руками, носится Катушкин.

Последние приготовления подходят к концу.

Уже поставлен и покрыт красным сукном длинный стол, на стене повешен большой портрет Пушкина.

— Когда же, наконец, принесут графин с водой! — волнуется конструктор. Вася! Вася! — вскрикивает он и мчится по лестнице вниз, в раздевалку.

Из зала уже доносятся голоса собирающихся на вечер.

— Никакого вступительного слова не надо, — заявляет кто-то.

— Нет! Обязательно нужно что-нибудь сказать!

— Это конечно…

— Где Вася?!! Я не могу так, товарищи! Куда он исчез? — слышится голос Катушкина, снова бурей ворвавшегося на сцену.

— Да оставь ты в покое своего Васю! Скажи лучше, почему до сих пор нет Крымова?

— Время действительно позднее, — замечает Ермолов, глядя на часы. Товарищ Катушкин! Почему нет Олега Николаевича? Может быть, надо послать за ним? Человек все-таки новый…

— Уже давно послали. Целая делегация пошла.

Вскоре беспокойство устроителей вечера достигло высших границ. Вернулись люди, посланные за Крымовым, и заявили, что его решительно нигде нет.

— Объясните мне толком, — обратился к Катушкину Ермолов, уже не на шутку обеспокоенный отсутствием Крымова, — вы с ним договорились? Он дал согласие выступить?

— Сегодня три раза ему напоминал о вечере! Хотя… должен признаться… смущенно начал конструктор, — твердое согласие я получил только на выступление в прениях. Учитывая его скромность, на большем не настаивал. Все равно собравшиеся упросят его прочитать стихи.

— Полтора часа назад я говорил с ним в приемной директора, — вмешался в разговор Петряк. — Спрашивал, готов ли он к выступлению. Он, правда, предупредил, что это будет «разговор в общих чертах», но о том, что не сможет прийти, ничего не сказал.

— Эх, вы!.. Ор-га-ни-за-то-ры… — протянул Ермолов. — Не договорились как следует, напутали. Безответственная работа, товарищи… Стыдно за вас.

Между тем гул голосов людей, собравшихся в зале, все усиливался. Тяжелый занавес, словно под напором этих звуков, нетерпеливо раскачивался.

Крымов вышел из кабинета директора с чувством обиды. «Мы вынуждены отложить разработку проекта», — вспомнил он слова директора.

Олег Николаевич шел по коридору, судорожно сжимая в руках папку. Назойливо громким казался ему звук собственных шагов, отраженных от покрытых масляной краской стен коридора.

— Да что с вами? Очнитесь наконец!

Крымов останавливается. Его держит за руку Зоя Владимировна.