Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин Страница 8

приподнимало и он зависал в воздухе. Стоявший рядом мужчина читал газету, но опустить руки не мог, так что лицо его все время было завешено разворотом с новостями спорта. На протяжении шести остановок прямо перед глазами Орра маячил заголовок: «НА АФГАНСКОЙ ГРАНИЦЕ РВУТСЯ БОМБЫ А-1» – и подзаголовок: «Угроза афганского вмешательства». Читатель газеты пробился к выходу, и его место заняла пара помидоров на пластмассовой зеленой тарелке, под которыми обнаружилась старушка в зеленом пластмассовом пальто, которая еще три остановки простояла на ногах Орра.

Он выбрался из вагона на станции «Ист-Бродвей», поднялся на улицу и оставшиеся до Уилламеттской восточной башни четыре квартала шел, проталкиваясь через густеющую в конце рабочего дня толпу. Восточная башня представляла собой исполинское аляповатое сооружение из стекла и бетона, которое с тупым упорством овоща боролось за свет и воздух с джунглями похожих строений вокруг него. До земли света и воздуха доходило очень мало; над асфальтом парило, и прохожих поливал мелкий дождик. Дождь для Портленда – дело привычное, а вот тепло – семьдесят градусов по Фаренгейту[4] второго марта – примета нового времени, результат загрязнения воздуха. За борьбу с промышленными и городскими выбросами взялись слишком поздно и не успели остановить процессы, набиравшие силу еще в середине двадцатого века. Теперь если воздух и очистится от углекислоты, то не раньше чем через несколько веков. Одной из главных жертв парникового эффекта предстояло стать Нью-Йорку: лед на полюсах все таял, и уровень моря поднимался и поднимался. Под угрозой на самом деле была вся агломерация на восточном побережье от Бостона до Вашингтона. Впрочем, были и плюсы. С подъемом воды залив Сан-Франциско должен был наконец закрыть сотни квадратных миль свалок и мусора, который сбрасывали в него с 1848-го. Что касается Портленда, отделенного от океана восьмьюдесятью милями и Береговым хребтом, то вода снизу ему не грозила, только вода сверху.

На западе Орегона всегда было дождливо, но теперь теплый дождь лил все время, постоянно, не прекращаясь. Как будто живешь в бесконечном водопаде из теплого супа.

«Новые города» к востоку от Каскадных гор – Юматилла, Джон-Дей, Френч-Глен – появились там, где тридцать лет назад была пустыня. Летом в тех краях по-прежнему было зверски жарко, но осадков за год выпадало всего сорок пять дюймов по сравнению со ста четырнадцатью дюймами в Портленде. Стало возможным интенсивное сельское хозяйство, пустыня процветала. Население Френч-Глена доросло до семи миллионов. Портленд со своими тремя миллионами жителей и нулевым потенциалом роста остался далеко на обочине прогресса. Этому городу было не привыкать. Да и какая разница? Недоедание, скученность, основательно загаженная окружающая среда стали нормой. В «старых городах» было больше цинги, тифа и гепатита; в «новых» – больше преступлений, убийств и насилия. В первых бал правили крысы, во вторых – мафия. Джордж Орр остался в Портленде потому, что всю жизнь там жил, и потому, что не верил, что где-то еще можно жить лучше или просто иначе.

Мисс Крауч с дежурной улыбкой сразу пригласила его войти. Орр полагал, что в кабинетах психиатров, как в кроличьих норах, всегда есть передняя и задняя двери. В этом второй двери не было, но все равно казалось маловероятным, что пациенты тут могут столкнуться друг с другом. На медицинском факультете сказали, что практика у доктора Хейбера небольшая, потому что в основном он занимается исследованиями. У Орра сложилось впечатление, что его направили к врачу дорогому и престижному, и свойское обхождение доктора вкупе с его мастерскими ухватками сперва это впечатление подтвердили. Но сегодня, уже не так нервничая, он заметил и другое. В кабинете не было ни платины с кожей, говорящих о финансовых успехах, ни грязных пробирок, которые бы говорили о презрении ученого к материальному комфорту. Стулья и кушетка покрыты винилом, стол – металлический с пластиковым ламинированием под дерево. И при этом абсолютно ничего натурального. Белозубый, здоровенный, с копной коричневых волос доктор Хейбер сразу же гаркнул: «Добрый день!»

Его дружелюбие не было фальшивым, но казалось преувеличенным. В нем чувствовались и настоящая теплота, и общительность, но они были заламинированы профессиональными приемчиками и задавлены его неестественным, принужденным поведением. Орр почувствовал, что Хейбер хочет и помочь, и произвести хорошее впечатление; доктор, как показалось Орру, до конца не уверен, что другие люди существуют, и рассчитывает, что, если он им поможет, то докажет тем самым их реальность. И «Добрый день!» он кричит так громко, потому что никогда не знает, ответит ли кто-нибудь. Орру захотелось сказать что-нибудь приветливое, но личные темы были вроде неуместны.

– Похоже, Афганистан вступит в войну, – сказал он.

– Угу. С августа к тому шло.

Ну конечно, врач ориентируется в мировой повестке гораздо лучше. Сам Орр за новостями обычно следил с пятого на десятое и отставал от последних событий недели на три.

– Правда, вряд ли это напугает союзников, – продолжал Хейбер. – Если только Пакистан не займет сторону Ирана. Тогда Индии придется поддержать Израгипет не только на словах. – (Израгиптом на телеязе называли альянс Новой Арабской Республики и Израиля.) – Судя по выступлению Гупты в Дели, он готовится к такому развитию событий.

– Все разрастается, – сказал Орр потерянно, чувствуя свою несостоятельность. – Я про войну.

– Вас это тревожит?

– А вас нет?

– Это не важно, – сказал врач, широко ухмыльнувшись в густую бороду, словно некий бог в обличии громадного медведя, хотя со вчерашнего дня он был настороже.

– А меня да, тревожит.

Но Хейбер не заслужил такой честный ответ. Тот, кто задает вопросы, не должен сам уходить от вопросов под предлогом объективности, будто ответы – это объект. Орр, правда, никаких таких мыслей не высказал: он был в руках доктора, а тот наверняка знал, что делает.

Орр был в принципе склонен думать, что люди знают, что делают; возможно, потому что о себе он обычно так не думал.

– Спали хорошо? – спросил Хейбер, усевшись под левым задним копытом Таммани-Холла.

– Нормально, спасибо.

– Заглянем еще раз во «Дворец снов»? – спросил Хейбер, внимательно следя за реакцией.

– Да, конечно. Вы же за этим меня позвали.

Он увидел, как Хейбер встал и вышел из-за стола, как большая рука потянулась к его шее, а затем ничего не произошло.

– …Джордж…

Его имя. Кто его зовет? Незнакомый голос. Сухая земля, сухой воздух, шум чужого голоса в ушах. Дневной свет, где, откуда – непонятно. Пути назад нет. Он проснулся.

Полузнакомая комната; полузнакомый здоровяк в огромном красно-коричневом трико на бретельках, с рыжевато-каштановой бородой, белозубой улыбкой и темными, непрозрачными глазами.

– Сон был короткий, но, судя по ЭЭГ, довольно