Это все… [СИ] - Татьяна Апраксина Страница 8

И этот вариант тоже был бы нестерпимым — потому что в любом терпимом нас попробовали бы остановить раньше. Приказ отдать — точно успели бы.

— Что вы им сказали в прошлый раз? — спросила госпожа Нийе.

— Что я не ручаюсь за обстановку и контроль и что техническое руководство в связи со спецификой работы оперирует смещенной системой ценностей и пойдет на любые меры, чтобы не снижать эффективность. — процитировал безопасник.

И они ему поверили. Река-река, они ему поверили.

Могу только предполагать, в каких цветах представил внизу наше текущее состояние господин охранитель. Вероятно, господин начальник Проекта получил полную копию этого донесения. Это, конечно, тоже мои предположения: меня они в известность не ставили. Официальную переписку я оформлял, шифровал, отправлял, получал и расшифровывал. Внутренние переговоры меня не касались. В любом случае, мои мрачные прогнозы сбылись на две трети.

После множественных объяснений по связи — половину «открытого сезона» я передавал туда-сюда вопросы, показания, отчеты и прочее, — восемнадцать участников оказались заочно квалифицированы как антиобщественные преступники. Судьи сняли обвинения с троих: двух диспетчеров и одного настройщика оборудования, которые даже не дежурили в тот день. Остальные — все руководство и восемь оказавшихся в тот день поблизости (операторы, связисты и даже один дежурный медик), — получили свои вердикты.

Зато новое руководство нам не прислали и в графике поставок не произошло никаких существенных изменений. И до самого конца открытого сезона нам не присылали лишней живой силы.

Наш охранитель был подозрительно доволен происходящим, и тут-то я его вычислил сам, без подсказок. С момента начала разбирательства у нас остался один канал связи и все сотрудники были лишены возможности вести частные переговоры. Все тщательно записывалось и сохранялось. Все, кто имел желание доносить на нашего охранителя, лишились такой возможности — и, главное, все совершенно официально, легально и добронамеренно: в целях пресечения возможных препятствий следствию. Мало ли кто решит воспользоваться связью с родней внизу в личных корыстных целях? Попросту говоря, пожалуется высокорожденному дедушке или влиятельной бабушке на произвол?

Такого допустить нельзя. Ни в коем случае. Мы и не допускали.

Анье Тэада, гостья

Там, где мой дом, где его надводная часть, можно уложить его в три слова: ветер, солнце и океан. Здесь, где мои корни, это песок, лед и тишина. Тишина, потому что слишком мало еще воздуха. Нечем дышать, нечему перекладывать в новый узор полосатые пески. Там, куда могли бы протянуться мои корни, больше нет ничего. Пояс обломков.

Они говорят, что успели в срок, до срока. Мне все труднее слушать ровно, принимая, не споря с уже случившимся. Слушать-учиться, вкладывать в свой опыт. Слушать, не выпадая в привычный, безэмоциональный рабочий режим. Я — дознаватель. Кажется, у господина Лаи Энтайо-Къерэн-до некоторая позволительная предвзятость к моим коллегам. Слушать и не сбиться на безоценочное, глухое запоминание.

Мне дорого все, что здесь звучит — но трудно принимать весь яд в воде у моих корней. Может ли инстинкт выживания, слепая страсть, не полностью подчинить себе разум, а бросить на него тень, войти в каждое решение не как необходимость, а как… искушение? Может ли это быть болезнью, передающейся от разумного к разумному?

Раэн Лаи, старший связист опорной базы Проекта

Тогда же я узнал, что случилось внизу. Не снизу узнал, из служебной переписки — раньше она до меня не доходила. Эти данные не сообщали никому из тех, кто работал с системами связи. И никому из тех, кто регулярно контактировал со связистами — на всякий случай. И вообще почти никому. Наши охранители, еще после первого случая взяли в обработку всех новоприбывших. Все сорок с лишним тысяч. За полгода можно составить связную картину, даже если разумные знают мало. Дырка не заклеилась, наоборот, развитие пошло быстрей расчетного. Ненамного, но при одном из вариантов, одном из двух вероятных вариантов, внизу никак не успевали эвакуировать больше половины населения. Вариантов рассматривалось много, но кого-то в администрации очень манила идея — бросить лишних, и они не смогли этого скрыть. А возможно — не захотели. Утечка, взрыв, мятеж, подавление, силовой контроль над всей территорией и всеми частными станциями. По закону о чрезвычайном положении.

За декаду или две до открытия следующего сезона транспортировки мы лишились главного врача. И формально, и фактически это было самоубийство в традициях верхушки Дома: у нас вышел из строя очередной энергоблок и госпожа Ирьен лично возглавила работы, что было ей и не по чину, и не по возрасту, и отработала две полных смены подряд. Объяснения руководитель Проекта получил позже, отсроченным сообщением. Формулировки я сначала не знал, но общий смысл — «не хочу и не могу ни участвовать, ни присутствовать при второй серии этих торгов», — быстро расползся по всему Проекту.

Горькая новость, а вот у младшего персонала в коридорах глаза стали как-то ярче. И я знал телом, что под куполами то же самое. Две вещи им сказали сразу: что администрация не собирается просто так уступать, сдаваться, списывать в мусор, и что даже это положение кое-кто нашел для себя нестерпимым и невыносимым. Старая школа.

В тот же день старик позвал меня к себе. Не совсем к себе, а в тот рабочий закуток, выгородку аппаратной, где он обычно сидел — и даже часто спал. В аппаратной — самое мощное все, с четверной надежностью. Дома для персоны его уровня продублировали бы… дома оно бы не ломалось. Когда в голове разделились «низ» — и «дом»? Ведь разделились, задолго до того, как тусклое чечевичное зернышко слилось с короной светила. Дом — нестрашное теплое место, где я жил — или считал, что жил. И «низ» — источник безумия и несправедливости, сознательных помех. Потом я нашел подходящее слово. Оно называлось — «враг».

Вспомнив слово, я вспомнил и его первоначальное значение: так называли древних диких дарт'анг. Тех, кто приходит на рассвете и убивает спящих. Разумные нашего племени не использовали это слово друг для друга, но я был прав. Внизу были враги.

Я думаю, все дело было в этом слове.

Старик показал мне записку и сказал:

— Это не входит в ваши служебные обязанности, но я прошу вас отправить это вниз, от своего имени. Допустим, содержимое разгласили сотрудники госпожи Ирьен, а вы, будучи потрясены происшествием, и обнаружив, что никто не собирается о нем докладывать, взяли это на себя.

Я закрыл глаза, открыл их, снова закрыл — ну неужто они там не