Орсон Кард - Песенный мастер Страница 8

Во всяком случае, так говорили. На самом же деле, это ее очень даже заботило. Заботило, когда дети ее возраста, на год моложе и даже еще на год младше обгоняли ее. Все были к ней добры, отчаивался мало кто, потому что было хорошо известно, что некоторые дети начинают петь позже остальных. Еще сильнее ее озаботило, когда ей осторожно стали говорить, что нет смысла продолжать дальше. Она была Глухой, и не потому, что не слышала, но потому, что она, как говорили учителя, «Слушала, не слыша». А затем пришло другое. Другого рода учителя, иного рода обязанности, другие дети. Глухих было не много, но достаточно, чтобы собрать целый класс. Их обучали самые лучшие учителя, которых можно было найти на планете Тью. Только учились они не музыке.

Певческий Дом заботился о своих детях, думала она часто, иногда с благодарностью, иногда с горечью. Теперь я избрана заботиться о нем. Обучаться работе по обслуживанию Дома. Изучать науки, историю и языки, и в этом я чертовски хороша. Снаружи, снаружи меня считали бы одаренной. Но здесь я Глухая. И вскоре я оставлю более лучших.

Вскоре она уедет. Девушке уже исполнилось четырнадцать лет. Осталось буквально несколько месяцев. В пятнадцать она может покинуть Дом, у нее будет приличная стипендия, и перед ней будут открыты двери десятка университетов. Деньги будут поступать, пока ей не исполнится двадцать два года. А если будет необходимо, то и далее. Певческий Дом заботился о своих детях.

Но впереди оставалось еще несколько месяцев, нынешние же обязанности были довольно интересными. Киа-Киа имела дело с безопасностью, проверяя предупреждающие и защитные устройства, дающие уверенность, что Певческий Дом останется изолированным от всей планеты Тью. В давнее время такие устройства вообще не были нужны. Было такое время, когда Песенный Мастер из Высокой Комнаты правил всем этим миром. Но менее века назад внешний мир в лице пиратов, позарившихся на громадные сокровища, попытался ворваться в Певческий Дом. Так что теперь здесь имелись защитные устройства, чтобы проверить их все, нужен был целый год. Обязанность Киа-Киа заставляла ее проверять их по всему периметру, целое путешествие, длиннее, чем кругосветное, на скутере, так что часто она оставалась одна в лесах, пустынях и на морских побережьях принадлежавших Дому владений.

Сегодня же девушка проверяла следящие устройства в самом Доме. Кстати, это наполняло ее чувством превосходства — знать то, чего не знали никто из детей и большинство учителей, что стены Дома не были сплошными, что все они были пронизаны громадным количеством труб и кабелей, что все эти примитивные, на первый взгляд, камни были современными, как мало что на Тью. Схемы давали девушке такую информацию, которая бы ошарашила менее знающих певцов. Но, хотя она и чувствовала в себе гордость обладания знаниями внешнего мира, Киа-Киа силилась не забывать и того, что ее допустили к этим наукам лишь потому, что сама она совершенно не годилась для знаний и наук самого Певческого Дома. Девушка была Глухой — все секреты она смогла узнать лишь потому, что не могла петь, вот почему все это ее и не беспокоило.

Вот о чем она думала, когда вошла в Высокую Комнату. В дверь она постучала довольно грубо, потому что чувствовала себя не в своей тарелке. Никакого ответа. Прекрасно, старого Песенного Мастера, Ннива, здесь нет. Киа-Киа толкнула дверь. Высокий Зал весь промерз, все жалюзи были открыты пронизывающему ветру. Это безумие, выбирать такое место — кто может здесь работать? Вместо того, чтобы направиться к панелям, где были скрыты следящие датчики, девушка подошла к ближайшему окну и, держась за жалюзи, перегнулась вниз, чтобы поглядеть, как ей казалось, на крышу, находящуюся ниже. Она даже не понимала, на какой высоте она по-настоящему находится. Восточное крыло Дома находилось на возвышенности, так что лестница, ведущая к Высокой Комнате, не была утомительно длинной. На самом же деле Киа-Киа находилась очень высоко, и эта высота притягивала. Что будет, если она упадет? Будет ли она сама чувствовать веселье, будто летит на скутере по крутому склону? Или же это будет страх?

Девушка остановилась с уже занесенной через край ногой, руки сами были готовы выбросить ее наружу. Что я делаю? Шок осознания чуть не вытолкнул ее вперед, из окна. Киа-Киа вовремя взяла себя в руки, ладони ухватились за оконную раму, она заставила себя втянуть ногу, сойти с подоконника, после чего присела и положила голову на камень у основания окна. Зачем я так сделала? Что я вообще делаю?

Я покидаю Певческий Дом.

Эта мысль заставила ее содрогнуться. Нет, не таким образом. Я не покину Певческий Дом не таким путем. Уход из Певческого Дома не должен стать концом моей жизни.

Но она не верила в это. И поэтому, не веря, она охватила камень, не желая его даже отпускать.

В комнате было холодно. Это, из-за чего застыли неподвижные руки и ноги, а также завывания ветра, бушующего за окном, на крышах, и в комнате, вновь породили в девушке страх. Ей казалось, будто кто-то следит за ней.

Она обернулась. Никого не было. Одни только кучи одежды и книг, каменные скамьи, и еще нога, торчащая из под кучи тряпья, нога была синяя; девушка подошла к ней и открыла, что эта куча тряпок была бесформенным, невероятно исхудавшим телом Ннива, уже мертвого, замороженного бушующим за окном зимним ветром. Глаза старика были открыты, он как бы уставился на находящийся перед лицом камень. На глаза Киа-Киа навернулись слезы, но она наклонилась и потрясла тело, как бы желая его разбудить. То, что осталось от Ннива, перекатилось на спину, но рука повисла в воздухе, ноги сдвинулись едва-едва, и девушка уже поняла, что Песенный Мастер умер, и что все время, пока она находилась в комнате, он лежал тут мертвый.

Песенный Мастер редко когда умирал в Высоком Зале. Никаких других случаев Киа-Киа вообще не знала. Это Ннив окончательно распорядился ее судьбой. Это он объявил ее Глухой и решил, что она покинет Певческий Дом без песен. В самой глубине сердца девушка ненавидела его, хотя разговаривала с ним всего лишь пару раз с тех пор, как ей исполнилось восемь лет. Но сейчас же она испытывала лишь отвращение к мертвому телу, но более всего ей не нравилось, как старик умер. Неужели в комнате всегда было так холодно? Как вообще он так долго жил! А может это было в правилах, чтобы повелитель Дома жил в такой бедности и запущенности?

Если этот изнуренный, замороженный труп был вершиной того, что мог выдать из себя Певческий Дом: то Киа-Киа не была в восторге от этого. Губы на мертвом лице были полураскрыты, и оттуда высунулся синий, страшный язык. А ведь этот язык, подумалось девушке, когда-то был частью песни. Утверждали, что это была самая искусная песня в галактике, если не во всей Вселенной. Но что же заставляло песню существовать, если не гортань, губы, зубы и легкие — сейчас задубевшие и холодные; если не разум — застывший навеки?