Эдуард Маципуло - Нашествие Даньчжинов Страница 8

– Почему – голом? – нахмурился он. – Кто сказал – в голом?

– Но вы же сказали, чтобы я немедленно следовал за вами!

– Не надо шутить, господин иностранец. У нас неверно могут понять ваши шутки.

– Хорошо, господин Говинд Бхуранг. Будем говорить серьезно. Из этого сосуда я не вылезу, пока не закончу мыться. Это во-первых. А во-вторых, я не последую за вами, пока вы не скажете мне – куда и зачем.

– Я прикажу вас унести вместе с лоханью.

– Прикажите, – беспечно ответил я, даже не подозревая, что из этого выйдет.

Начальник охраны «выстрелил» плетью – в дверях возникли встревоженные лица.

– Несите его за мной! Быстро!

И меня понесли. Сначала осторожно спустили по деревянной узкой лестнице, потом по широкой, с каменными ступенями. Один из носильщиков поскользнулся на свежей коровьей лепешке. Он не опрокинул меня вместе с лоханью в тот же японский садик лишь потому, что господин Бхуранг вовремя огрел его плеткой. Я пытался скрыть свой страх тем, что продолжал мыться. Меня пронесли по главной улице к большому зданию древней постройки, и за нами бежала толпа, состоящая, главным образом, из детей и женщин. Мужчины стояли по обочинам дороги со сдержанным изумлением на смуглых лицах.

Меня внесли в полуподвальное просторное помещение с низкими каменными сводами. Несколько бронзовых светильников – вместо фитилей в них были электрические лампочки – скудно освещали пространство, лампочки светились вполнакала. На циновках за низким столиком сидели два монаха в оранжевых тогах – молодой и старый.

– Это хорошо, что ты любишь мыться, – сказал старичок приветливо. Его дряхлое личико светилось дружелюбием. – Но вода, наверное, уже остыла, и тебе хочется вылезти из бочки?

– Да нет, еще теплая, – ответил я, намыливая мочало. – Вы извините, но я привык доводить любое дело до конца. Тем более, что мне приходилось мыться и в очень холодной воде.

Я хотел попросить, чтобы кто-нибудь потер спину, но подумал, что это будет слишком. Пожизненное рабство я, должно быть, уже обеспечил себе, а большего мне не надо.

– Хорошо, отвечай на наши вопросы, сидя в бочке, если тебе так нравится.

И вопросы посыпались, один интереснее другого. Молодой монах только успевал менять листки, на которых вел протокол допроса. А это был именно допрос, а не душеспасительная беседа. Меня подозревали в принадлежности к какой-то опасной шайке и убеждали признаться во всем. Особенно их интересовало, где прячутся мои приятели.

Я сидел в давно остывшей воде, покрывшись гусиной кожей, и рассказывал о своих моральных принципах, особенно о любви к животным. Ведь, насколько я понял, на меня хотели свалить все беды заповедника?

Сзади донесся осторожный шорох шагов, я резко обернулся, и мои мокрые волосы встали дыбом, – из полусумрака выплыла всклокоченная носатая голова на растрескавшейся толстой доске, как на подносе. Крупные навыкате глаза пристально смотрели на меня. Потом голова хищно улыбнулась и поздоровалась со мной, певуче растягивая даньчжинские слова:

– Добрый день, господин приезжий из другого Времени. – И добавила по-английски:

– Да хранит вас господь.

Оказалось – это колодник, его шея была стянута хомутом из старых досок. Он принес все мои вещи, которые нашел в отеле. Молодой монах вытряхнул содержимое сумки прямо на протоколы и открыл чемодан. Старичок внимательно рассматривал каждый предмет, вплоть до носовых платков. Его явно насторожила моя техника. Я попытался объяснить в доступной форме:

– Это прибор для самогипноза. С его помощью можно, к примеру, лечиться. Суть лечебного действия очень проста. Надо…

– Сколько священных тигров ты убил с помощью этого оружия? – перебил меня старичок.

– Это не оружие…

Я загрустил. Колодник вежливо кашлянул и произнес на даньчжинском с помощью английского:

– Если вы из тех людей, которые охотятся на королевских горных кошек, то советую вам признаться. – Он помолчал. – Иначе они сами узнают все и тогда приговорят вас к смерти… Вот посмотрите на меня, я признался – и жив.

– Так вы… охотились на тигров?

– Моя история трагична и поучительна.

– Все понятно, – сказал старичок с нотками сострадания в голосе. – Ты положил в чемодан ребро, которое не имеет ценности. Ты хотел обмануть нас, представившись глупым собирателем сувениров, который нечаянно спустился с разрешенной дороги на запрещенную тропу.

– Неужели на основании одних только подозрений, – произнес я смерзшимся голосом, – беспочвенных подозрений… способны осудить… невинного…

– Надо признаться. Да, синьор, – сказал колодник. – Это я вам говорю, Джузеппе Луиджи Чезарини. И все будет о'кей.

– Доктор Чезарини? – пробормотал я в смятении. – Но вы же были директором заповедника?

Старичок терпеливо прислушивался к нашему диалогу, по-видимому, решив, что он способствует правосудию. Колодник хотел церемонно поклониться и представиться мне поосновательней, но сморщился от боли, схватившись обеими руками за колоду.

– Вас обратили в рабство? – спросил я.

– Нет, – ответил за него старичок, – рабство у нас отменили в прошлом году. Теперь все даньчжины окончательно равны перед богом.

– Как это замечательно, – пробормотал я. – Теперь, без рабства, вы сможете вступить в Организацию Объединенных Наций.

По моему тону монах, по-видимому, понял, что я не очень рад отмене рабства, и этот факт он квалифицировал по-своему.

– Когда в человеке нет души, очень трудно это скрыть. Я все больше и больше убеждаюсь, что мы правильно определили степень Начального Наказания.

Он поднялся с циновки, поправил на себе одеяние и не спеша удалился. Монах-писец побежал вперед и открыл перед ним дверь.

– Начальное Наказание… – Я силился вспомнить, что же это такое. Колодник пояснил:

– Вначале определяют максимальное наказание по формальному признаку – типичный прокурорский подход. При этом подсудимый и не нужен. А потом он нужен, чтобы выяснить подробности, добавляя или убавляя от максимальной степени Начального Наказания. А так как в вас заподозрили тэурана, потому что вы три дня бродили по заповеднику, вам было определено соответствующее Начальное Наказание.

– Что именно мне определили?

– Я не знаю.

– Выходит, этот добрый старичок – судья?

– Нет. Монашеское имя этого человека – Духовный Палач, Видящий Истину. Он видит то, что нам с вами, синьор, не по зубам. Извините.

– Он будет меня пытать? – спросил я шепотом. Колодник не то улыбнулся, не то скривился от боли, придерживая колоду.

– Его основное занятие состоит в том, что он пытается вернуть души таким, как вы и я, синьор.