Наталья Соколова - Пришедший оттуда Страница 8

Насвистывая, со строгим лицом Эдик с полчаса ощупывал и осматривал Мальчика, ни разу не сделав ему больно, не напугав его. Пошли в ход инструменты из чемоданчика.

- А ну скажи: папа. Па-па...

- Деда, - весело сказал хитрец. Голосок был грубоватый, с хрипотцой. И дребезжал.

- Да, не контачит. Где-нибудь концы, наверное, плохо зачищены. - Эдик попросил показать ему документы. - Что же вы смотрели? Зачем брали ребенка, который сделан в конце месяца? Вот, пожалуйста, дата выпуска двадцать девятое. А в конце месяца, вы знаете...

- Да, это мы знаем, - сказал тесть. - Можете не объяснять.

- Шутите, двадцать девятое. Самая горячка, аврал... православные, навались! И части хватают какие похуже, из отработанных, и сборка, дрыг-прыг, скоростная. Болезнь наша. Слышали анекдот насчет ада?

Он рассказал анекдот, как на том свете сделали три отделения ада: для производственников, служащих и колхозников. Так все норовили проскочить в первое. Почему? Разве там не кипятят в котлах, не поджаривают на вертелах, не тыкают в зад раскаленными вилами? Все так. "Но знаете ли, часто бывают перебои, простои. То не подадут горячий пар или воду, то нет дров, то котел испортится. Не все дьяволы обеспечены вилами, рукавицами. Последнюю декаду действительно жарят, а первые две живется неплохо".

Тесть сказал:

- Что ж смеяться...

- Плакать надо, - поддержала теща.

- Драться надо, - спокойно докончил тесть. И тут же, как-то сникнув, дрогнув лицом, спросил у Эдика: - Ну что? Как Мальчик?

Голос Эдик брался отладить - со временем, когда Мальчик станет постарше. Ямочка? Ну, это вообще пустяки. Если надо, он сделает вторую ямочку. Носик? Да будет вам, такой симпатичный курноска, оставьте его в покое. Девушки любят курносых, нахальных, он еще докрутит им головы, это уж точно. Но что Эдика смущало - в сердечке ему послышались какие-то шумы, перебои.

- Скорее всего пустяки, - мягко, осторожно говорил Эдик, поглаживая льняную голову Мальчика, который тем временем отважно рылся в его священном чемодане. - Но показать все-таки надо. Найдите хорошего специалиста...

Отворилась дверь, и вошла Майка, разрумянившаяся с мороза, со снежинками на котиковой шапке и мохнатых ресницах.

- Будем вводить открытый доступ к книгам. У нас было совещание...

Эдик присвистнул и весь напрягся, как охотничья собака, завидевшая дичь.

- Моя жена, - сказал я.

Эдик сник. Опустил голову под ударами судьбы.

- Ну вот. Как интересная женщина, так обязательно чья-то жена. Позвольте. - Он галантно снял с Майки шубку. - А нет ли у вас случайно младшей сестренки?

И за столом продолжал уделять ей много внимания.

- Вы любите апельсины, Майя Борисовна?

- Люблю.

- Как жаль, что я не апельсин!

Щуря глаза и обаятельно улыбаясь, Майка очень деловито договорилась с Эдиком, что он придет и сделает Мальчику ямочку. Я бы так не сумел.

Она ушла купать Мальчика. А тесть, покуривая трубку, все приглядывался к Эдику. Он сказал, неожиданно переходя на "ты":

- Хлопец ты вроде неплохой. А болтаешься.

Эдик улыбнулся непринужденной, подкупающей улыбочкой доброго малого, свойского парня.

- То есть как это болтаюсь? Я при деле. Заработки у меня - будь здоров. Что захотел, приобрел. Вот недавно аккордеон... Жениться, что ли, рекомендуете?

- Учиться рекомендую.

Эдик стал туманно и путано оправдываться. На дневной идти нельзя привык к деньгам. На вечерний - трудно, привык к удовольствиям. А если на заочный - не привык к самостоятельным занятиям. Вот на будущий год...

- И что вы смотрите? - сказал мне тесть, стуча трубкой. - Верно говорят: в институтах народ разбалованный, мягкий. Эх, наши бы ему задали...

В коридоре, провожая Эдика, я долго собирался с духом, прежде чем сунуть ему смятую бумажку. Результат был неожиданный - он ужасно обиделся.

- Да ни за что. Какие деньги? Так меня приняли душевно, по-семейному, за стол усадили... Что я, свинья, что ли? И не тычьте, Юрий Николаевич, все равно не возьму. - Он заставил меня спрятать деньги. - Папаша - это же прямо отличный человек. Не постеснялся, отругал меня по-отечески - вы думаете, я не ценю?

Прошла Майка, неся Мальчика, завернутого в простынку, смешного, с прилипшими мокрыми волосенками, с аппетитно выглядывающим круглым плечиком. Мальчик, веселый как птичка, повторял своим хрипловатым, "пиратским" голоском:

- Дя-дя Эдя...

Видно, только что выучил.

Эдик проводил их глазами. И сказал мне вполголоса:

- Я заметил... у него на попочке маленькие розовые буквы, выпуклые. ОП.

- Ну и что же? - не понял я.

- Значит: опытная партия. Это у них вроде первые образцы. Экспериментальные. Понаделают штук двадцать пять - тридцать, на пробу. А потом решают: запускать в серию или нет.

- Ну и что же?

- А то, - рассердился Эдик, - что если делать по-настоящему, по-честному - эти опытные образцы не следовало бы пускать в продажу. Понятно? Они ведь совершенно непроверенные...

Через два дня Эдик появился у нас снова, чтобы сделать Мальчику вторую, недостающую ямочку на правом виске. И тут выяснилось непредвиденное обстоятельство: первая ямочка разгладилась. Так-таки начисто исчезла. На левом виске ничего не было. А если нет первой ямочки, то зачем нужна вторая?

В семье шла глухая борьба.

Мы решали вопрос о том, как назвать Мальчика.

Пришел дядя Саша, брат тещи, монтажник-верхолаз, с широким размахом плеч и громким голосом, с обветренным красным лицом.

- Как назвать? Вопрос ясен. Только Егором - и точка. Вот моя резолюция! Егорка, Егорушка - куда лучше.

Оказывается, Егором его надо было назвать в честь какого-то легендарного прадеда, который перекидывал двухпудовые мешки с зерном через крышу амбара, чуть ли не голыми руками брал медведя, попадал белке в глаз с невероятного расстояния.

- Егор Кононович. Да-а... Не человек - человечище. В пятом году придушил помещика, отбывал каторгу. Но не сломился. Эх, сейчас нет таких людей. Сейчас народ жидок, - громыхал дядя Саша, поводя литыми плечами.

Оппозицию возглавлял я. Мне хотелось назвать его Виталием. Виталик, Талик - разве плохо звучит? Виталий Арсентьевич - так звали моего деда по матери, о котором в семье всегда вспоминали с уважением. Это был один из первых русских гигиенистов, профессор университета, который провел широкое санитарное обследование фабрик и заводов, много сделал для улучшения жилищных условий петербургской бедноты. И взгляды у него были прогрессивные. Помещиков, правда, не душил, но заступился за арестованных студентов и был уволен из университета.

Майка представляла из себя колеблющийся элемент. Что касается Егора Кононовича, то тут у нее возникали всякие благородные литературные ассоциации.