Надежда Никитина - Империя зла Страница 8

Впрочем, лежать ей долго не пришлось. Двери палаты распахнулись и с утренним обходом вошли доктора и санитары в белых халатах. Серафина продолжала лежать неподвижно, уставившись в одну точку, но мелкая противная дрожь охватила ее с ног до головы.

- Ну, эта спокойная, - услышала она голос над собой и повернула голову.

- На что жалуетесь? - наклонившись к ней, мягко спросил высокий худощавый доктор с орлиным профилем и холодными серыми глазами. Глаза эти впивались в собеседника, как буравчики, и видели, казалось, насквозь.

Серафина подняла руку с цепью и буркнула:

- Больно!

- Если будешь хорошо себя вести, этих предосторожностей не будет, - сказал доктор.

- Буду, - снова буркнула Серафина,

- Проверим, - доктор повернулся к санитару и тихо что-то проговорил.

Двое санитаров - дюжие молодцы в халатах - закатали Серафине рукав пижамы и вкололи какую-то дрянь. От нее тут же поплыла голова, а руки и ноги сделались ватными. Потом с нее сняли цепи и поставили на пол. Санитары взяли ее под локти и повели из палаты.

"Что они хотят со мной делать?" - думала Серафина, и ей становилось все страшнее и страшнее. Но тем не менее, пока ее вели по коридору, она с любопытством оглядывалась по сторонам. Кое-где бродили согбенные фигуры в серых халатах видимо, это были спокойные больные, которых выпускали даже в коридор.

В этот-то момент в голове Серафины и созрел план. Нет, она не будет кричать, буянить и требовать справедливости. Ясно, как божий день, что этим делу не поможешь. Она будет сидеть тихо, как мышь, а там обстоятельства покажут, как быть дальше. Тут Серафина подумала о Мики - бедняга, он даже не будет знать, куда ее упрятали. Вся их затея с разоблачением преступников пропала впустую. Хорошо еще, что она успела выбросить в окно фотографии - те, кто успел их увидеть, догадаются, в чем дело, по городу поползут слухи, и люди станут относиться к консервам с недоверием.

Размышления Серафины прервались. Ее привели в небольшую комнату, усадили перед широким зеркалом в стене и набросили на шею простыню.

- Вы что хотите со мной делать? - не удержавшись, со страхом спросила Серафина.

- Не бойся, никто тебя не съест, - сказал один из санитаров, беря в руки ножницы. - С длинными волосами здесь не полагается.

- А-а, - облегченно протянула Серафина.

- Как же это тебя угораздило сюда, горе? - начиная работать ножницами, спросил санитар. - С начальством не поладила? У нас это бывает. Будешь выступать - из тебя быстро доходягу сделают.

- А я и не буду, - сказала Серафина, с жалостью глядя на падающие на пол свои роскошные пепельные волосы.

-Вот молодец! Не рошци,- посоветовал санитар,родственники влиятельные есть?

- Нету, - покачала головой Серафина.

- Хуже, - разглядывая ее, парень с жалостью прищелкнул языком. - Ну да не реви. Будешь вести себя тихо - на прогулку выпустят. И ни гу-гу, ясно? Ничего не слышала, никто тебе ничего не говорил.

Серафина всхлипнула, вытерла глаза рукавом и согласно кивнула головой. Санитар пощадил ее красоту, оставил на голове коротенький ежик волос. Она с тоской взглянула на себя в зеркало - еще номер на спину и совсем как в концлагере.

* * *

Так началось ее заточение в психиатрической больнице. Первое время Серафина вела себя тихо, больше присматривалась. Уколов, конечно, она избежать не могла, но таблетки, которые ей давали, прятала под язык, а потом выплевывала. Порошки незаметно высыпала за воротник, причем проделывала это так ловко, что медсестра, которая специально следила за приемом лекарств, ничего не замечала. Но и от одних уколов голова у нее была легкая-легкая, как будто она постоянно балдела, хотя это отнюдь не мешало думать.

Заветной мечтой Серафины было попасть на прогулку во двор. Она долго гадала, как этого добиться, и наконец нашла способ.

Она, конечно, догадывалась, что все эти многочисленные порошки и пилюли даются ей затем, чтобы подавить ее разум, сделать бесноватой, подобно соседкам по палате. Серафина не могла разобраться, кто из них был по-настоящему болен, а кого истязали в наказание за какие-то провинности. А то, что людей в этом преступном заведении не лечили, а калечили, она давно уже поняла. Все больные выглядели примерно одинаково, с той лишь разницей, что "буйные" бесновались на привязи, а "тихие" уныло бродили взад-вперед, как маятники. С не меньшим удивлением Серафина присматривалась к нескольким существам - явно женского пола - с непомерно большими животами. У нее встали дыбом волосы на голове, когда она обнаружила, что это беременные женщины. Им кололи какие-то особые уколы темно-красную жидкость, похожую на кровь, и давали круглые шарики-пилюли.

И тогда Серафине пришлось призвать на помощь все свое актерское искусство. Она начинала ходить, повесив голову и заложив руки за спину, иной раз пританцовывая и прихлопывая в ладошки словно от одной ей ведомой радости, а сама тем временем искоса наблюдала за реакцией врачей на свое поведение.

От постоянных уколов наркотика она все время пребывала в возбужденном состоянии. Временами ей нестерпимо хотелось закричать во все горло, затопать ногами, заколотить кулаками в стену, лишь бы дать выход раздирающему ее напряжению. Она усилием воли сдерживала себя, потому что знала - будут цепи, будут страшные уколы, от которых отключится разум...

И вдруг она придумала. В коридоре между старым и новым корпусами обнаружила длинную перекладину. Как-то, желая дать выход эмоциям, она разбежалась, подпрыгнула и несколько раз подтянулась на руках. И - о, чудо! - стало легче. Оказывается, уставшее от неподвижности тело просило разминки. С тех пор она избрала эту перекладину орудием борьбы. Часами висела там, в коридоре, раскачиваясь, как маятник, то на руках, то на ногах. Сумасшедшие собирались неподалеку, ликующе визжали, хохотали, показывая на нее пальцами. Санитары вначале снимали ее и водворяли в палату, но через минуту она снова оказывалась в коридоре, и опять все начиналось сначала. Наконец ее оставили в покое. Врачам это свидетельствовало о том, что разум пациентки окончательно помутился, а ей позволяло размяться от однообразного сидения и ходьбы. Доктора перестали интересоваться ею как новой пациенткой.

Между тем время шло. Так прошел месяц, другой, третий началась зима. С мечтой выйти во двор пришлось распроститься до следующего лета. Серафине обрыдли и палата, и соседи, и перекладина. Но чтобы на самом деле не рехнуться, она продолжала ежедневно, словно исполняя важную работу, раскачиваться на перекладине. Иногда по вечерам она собирала вокруг себя соседок по палате и начинала читать им лекцию о превращении женщины в Тарзана, и когда в эти минуты в дверь заглядывал доктор Косицкий, то уж она старалась вовсю. Она так вошла в свою роль, словно собиралась держать экзамен во ВГИК.