Журнал «Если» - «Если», 2001 № 04 Страница 8

Он в последний раз показал нам салфетку.

А*→ B G→ C H→ D I→ E J→ F K→ L

— Даже наши воспоминания преобразуются, — добавил он. — Соответствующая волна — и мы можем сидеть здесь, обсуждая победу Ли.

Доктор Муни потер подбородок и нахмурился.

— Да, но есть одна проблема, — заметил он со смешком, словно подозревая, что его попросту дурачат. — Если наши воспоминания переформируются, то как мы способны узнать, что прошлое было вовсе не таким, каким его представляют?

По лицу Фицхью пробежала тень.

— Обычно… никак.

Док Муни хлопнул себя по лбу:

— Старый дурак! Собирался было положить челюсть в карман, но так и оставил на письменном столе! Подумать только, все это время она преспокойно лежала в лаборатории!

Он вызывающе воззрился на оппонента. Фицхью серьезно кивнул. Правда, его рыбьи глаза при этом ничего не выражали.

— Да. Хотя, по-видимому, далеко «не все это время». Если в тот момент, когда вы положили челюсть на стойку, настоящее накрыла волна перемен, вас на кратчайший миг «зажало» между двумя противоречивыми, я бы сказал, конфликтующими воспоминаниями. Фрагмент первоначального воспоминания мог сохраниться. И вот вы сидите в «L», вспоминая частицу «F» вместо «К». У французов есть для этого подходящий термин…

Он щелкнул пальцами в поисках нужного слова.

— Merde[7]? — с невинным видом предположил док.

— Дежа вю? — подсказала Мора.

Фицхью покачал головой.

— Нет. Дежа вю — это когда волна перемен не влияет на вашу личную историю, так что вместо воспоминаний о давнем прошлом вам кажется, что происходящее сейчас уже когда-то с вами было. — Он оглядел каждого, и на этот раз мне показалось, что в его глазах светилось безбрежное одиночество. — Поэтому фантомные воспоминания почти всегда включают в себя всякие пустяки.

Сэм поднял пустую кружку Фицхью, покачал в ладонях и пристально уставился на физика:

— Почти всегда, — многозначительно сказал он.

Фицхью потряс головой и показал на кружку:

— Еще одну, пожалуйста.

— Решайтесь, — посоветовал Сэм. — Лучше выложить все, как есть, чем носить такое в душе.

— О чем это он? — прошипел Денни.

— Чушь собачья, — буркнул док.

Музыкальный автомат на весь зал заиграл «Гимн примирения», и Фицхью поморщился от раздирающих уши воплей свистулек и скрипок. Кто-то из парней заорал: «Хо!» — и захлопал в ладоши.

— Вы считаете меня идиотом. Чокнутым.

Сэм пожал плечами.

— А если и так, какая разница?

— Верно, — поддержал док Муни. — Все мы знаем, что Денни — психованный осел, но это не мешает мне время от времени ставить ему кружечку.

Денни, удивительно быстро чуявший, куда дует ветер, особенно когда ставки были высоки, немедленно протянул ему кружку.

— Вы все слышали?

Честно говоря, док не так уж часто попадался на собственную удочку, но если уж так случилось, достойно смирился с поражением. Пока я наполнял кружку Денни, Фицхью, похоже, заглянул в самый дальний уголок своей души.

— Видите ли, — наконец выговорил он, — мозг накапливает воспоминания как голографическим, так и ассоциативным способами. Поскольку память — это голограмма, можно восстановить целое по уцелевшему фрагменту. Так как воспоминания хранятся ассоциативно, одно всплывшее в голове воспоминание может вести к другим. Эти осколки записанных одно на другом воспоминаний внедрены в наши умы наподобие лишних генов в ДНК. Именно с их помощью можно объяснить существование наших «прошлых жизней», синдром ложной памяти, непостижимые случайности, необратимые изменения личности или… или…

Он запнулся и вздрогнул.

— Ах, Господи, что я наделал?

— Вероятно, такое, что нуждается в исповеди, — предположил О'Дохерти.

— Вам?

Сэм не оскорбился.

— Нам, — согласился он, — или таким, как отец Макдевитт.

Фицхью опустил голову. Теперь в его глазах плескались страх, скорбь и отчаяние. Что же за исповедь предстоит выслушать нам, не имеющим силы ни осудить, ни отпустить грехи?

Мора положила руку на плечо физика.

— Продолжайте, — попросила она.

Картрайт пробурчал что-то ободряющее, а у Денни хватило совести держать рот на замке.

Наконец Фицхью прерывисто вздохнул и выцедил воздух сквозь стиснутые зубы.

— Человек не может отвечать за то, чего никогда не было, верно?

Сэм пожал плечами.

— Так или иначе, ответственность — вещь редкая в нашем мире: внебрачный ребенок, от которого часто отказываются.

— Все началось со сна, — сообщил Фицхью.

— Так часто начинается. И кончается тоже.

— Я не женат, — продолжал он, — и никогда не был женат. Время от времени появлялись женщины, и мы неплохо ладили, но долго никто не задерживался. Знаете, как это бывает: думаешь, что жениться слишком рано… пока не становится чересчур поздно.

— Ну уж нет, никогда не поздно, — возразил О'Дохерти, — особенно если попадется ТА САМАЯ.

Фицхью ответил слабой улыбкой.

— В этом вся проблема. Может, однажды и нашлась бы такая. Но…

Он снова погрустнел и тяжело вздохнул.

— Я живу один в доме на Тринадцатой улице. Дом немного великоват для меня, да и соседи не так чтобы очень, но арендная плата невелика, а я люблю, когда места много. Гостиная, столовая, кухня плюс две спальни, одну из которых я использую как кабинет. Лестница из кухни ведет в захламленный, неоштукатуренный подвал. Так вот, последнее время я вижу один и тот же сон. Будто спускаюсь по ступенькам и попадаю не в собственный подвал, а в совершенно другой дом, и прохожу мимо пустых спален, кухни, где в раковине громоздится немытая посуда, а плита покрыта слоем жира, и наконец попадаю в гостиную, обставленную удобной, но старомодной мебелью. На всем лежит толстый слой пыли и отпечаток полной запущенности, но в то же время все настолько знакомое и родное, что я часто просыпаюсь со слезами на глазах.

— Это подсознание, — заметил док, — играет с вами злую шутку. Всему бедой этот ваш убогий подвал.

Фицхью коротко мотнул головой.

— Сначала я тоже так думал. Только… ну вот, все началось с повторения этого сна. Всего лишь молчаливая прогулка по пустому дому, сопровождаемая чувством необъяснимой потери, вот и все. Однажды, перед тем как открыть глаза, я успел распахнуть дверь и выйти наружу. Обычный городской пейзаж, ничего особенного. Вот только я никогда не видел этого места. Дом стоял на небольшом пригорке — угол квартала. Не слишком оживленное место. Можно предположить, что это жилой район в захолустном городе, в стороне от оживленных магистралей. Я много путешествую, езжу на конференции и симпозиумы, но так и не узнал города.