Филип Фармер - Темные замыслы Страница 8

В первые годы Бартон полагал, что их высота по крайней мере вдвое больше. Потом он изготовил примитивный угломер и выяснил, что ошибался — крутизна серо-голубых и черных утесов обманывала глаз. Да, вокруг лежал мир иллюзий — физических, метафизических, психологических; впрочем, так было и на Земле.

Фригейт тоже закурил. Почти год он не прикасался к сигаретам, но сейчас «впал во грех из-за царившей вокруг благодати». Ростом американец почти не уступал Бартону. Зеленоглазый, темноволосый, с выразительным подвижным лицом, он невольно привлекал взгляд. Хотя его физиономия не отличалась правильностью черт — резкие складки у рта, полные губы, упрямый подбородок — она внушала людям доверие.

На Земле Фригейт, перепробовавший множество занятий, увлекался литературой и пытался написать беллетризированную биографию Бартона, озаглавленную «Неистовый рыцарь королевы». К сожалению — или к счастью, — ему не удалось закончить этот труд.

При первой встрече американец озадачил Бартона, отрекомендовавшись автором научно-фантастических романов. В своей прошлой жизни Бартон не встречался с подобным термином и только удивленно поднял брови. Теперь они снова вернулись к разговору, который длился годами.

Попыхивая сигарой, Бартон сказал:

— Помните, мы толковали о научной фантастике? Вы десятилетиями занимались этой дьявольщиной, Пит, но я до сих пор не понимаю, чем вы зарабатывали на хлеб насущный.

Фригейт ухмыльнулся.

— Только не пытайтесь выжать из меня точное определение; боюсь, на это не способен никто. Скажем, так: я работал в области литературного жанра, описывающего вымышленные события будущего. Этот жанр называется научно-фантастическим, поскольку наука играет в нем значительную роль. Вернее, развитие науки в грядущие века. Причем не только физики или химии, но и социологических, философских и психологических воззрений, существовавших при жизни автора.

— Фактически, любой рассказ о будущем — уже научная фантастика. Причем заметьте — роман, написанный, предположим, в 1960-м и обращенный к году 1984-му, будет восприниматься как фантастический и через четверть века. Более того, предметом научной фантастики может быть и настоящее, и прошлое — если в основе произведения лежит передовая наука соответствующей эпохи, и писатель способен более или менее точно определить пути ее развития.

— Я вынужден заметить, — добавил Фригейт, — что сделанное мной определение слишком широко: сюда попадают вещи, в которых и не пахнет наукой. Существует множество историй, в которых идет речь о явлениях и событиях абсолютно нереальных, поскольку они научно не обоснованы. Возьмите, к примеру, перемещение во времени, параллельные миры, ракеты, что мчатся со сверхсветовой скоростью, пришествие Господа нашего на Землю, всемирный потоп, порабощение человечества с помощью телепатии и многие другое — перечень их бесконечен.

— Почему же всю эту мешанину назвали научной фантастикой?

— Видите ли, фантастика существовала задолго до того, как некий человек по имени Хьюго Гернсбек придумал этот термин. Вы ведь читали Жюля Верна или «Франкенштейна» Мэри Шелли? Это тоже научная фантастика.

— Скорее просто фантастика, — отозвался Бартон.

— Но, собственно, вся беллетристика — это фантазия, выдумка. Разница между обычной выдумкой, именуемой реалистической литературой, и научной фантастикой заключается лишь в том, что в первой речь идет о возможном, о событиях, которые могут произойти, обо всем, что было и существует в прошлом и настоящем. В научной же фантастике рассказывается о невозможном или даже совершенно немыслимом. Некоторые критики предлагали назвать ее искусственной литературой, но этот термин не привился.

Бартон, однако, никак не мог понять, причем здесь наука, к которой он относился с большим уважением. Путаные речи Фригейта не проясняли сути дела.

— Вы можете считать, — с отчаянием заявил американец, — что научная фантастика — одно из множества несуществующих явлений, имеющих, тем не менее, свое обозначение. А теперь давайте потолкуем о чем-нибудь другом.

Но Бартон не собирался менять тему.

— Значит, ваше занятие было чем-то совершенно нереальным?

— Нет, профессия писателя-фантаста безусловно существует. Не существует, собственно, самой научной фантастики. Простите, Дик, но наша беседа стала напоминать диалог из «Алисы в стране чудес».

— Можете ли вы заработать деньги на писаниях, которые не существуют? — гнул свое Бартон.

— Почему же нет. Я не умирал от голодной смерти на чердаке. Правда, позолоченного «Кадиллака» у меня тоже не было, — добавил Фригейт, помолчав.

— Какого «Кадиллака»?

Вопрос слетел с уст Бартона, но он подумал о другом, о странном совпадении: женщина, с которой он спит, — та самая Алиса, вдохновившая Льюиса Кэрролла на создание его шедевра.

Внезапно Фригейт воскликнул:

— Что это?

Бартон обернулся к востоку. Там поток сжимали отвесные утесы; вода кипела меж скалистых стен. Вниз по течению к ним двигалась какая-то громада — вернее, целых две. Они словно висели над туманом. Ближняя походила на деревянную вышку, на которой, похоже, виднелась человеческая фигура. Дальняя казалась огромным круглым приплюснутым шатром. Основание этих сооружений скрывал туман.

Бартон залез на веревочный трап, растянутый между реей и бортом, и уставился на непонятный объект. Спустя минуту он крикнул Фригейту:

— Пит, по-моему, это плот! Невероятно большой! Они идут по течению, прямо на нас. Там вышка, и на ней — рулевой. Стоит столбом! Похоже, он…

Невероятно! Человек на вышке не шевелился. Но если он жив, то должен же видеть, что столкновение неминуемо! Бартон быстро соскользнул вниз. Фигура на плоту по-прежнему оставалась недвижимой.

— Будите всех! — закричал он Фригейту. — Живее! Нужно спасать судно!

Очутившись на палубе, Бартон вновь погрузился в густую пелену предрассветного тумана. Он перепрыгнул на причал и, придерживаясь рукой за борт, стал пробираться вперед, к носу, пока не нащупал швартовый кнехт. Ему удалось разделаться с тугим узлом, когда на палубе послышались голоса. Крикнув Каззу и Монату, чтобы они отцепили кормовой конец, Бартон в спешке задел коленом массивное бревно кнехта и несколько секунд скакал на одной ноге, шипя от боли. Затем он сбросил канат с бревна, добрался до трапа и поднял его на борт. Рядом возникли встрепанная женская головка и лицо Фригейта.

— Что случилось? — недоуменно спросила Алиса.

— Достали шесты? — Бартон повернулся к американцу.

— Да.

Он снова залез на веревочную лестницу. Плот неуклонно двигался к причалу. Человек на вышке был все так же недвижим.