Дмитрий Биленкин - Десант на Меркурий Страница 8

Этому могло быть два объяснения. Первое: несовершенство модели. Второе: ей заданы были не все внешние раздражители. Последнее, впрочем, требовало уточнения: абсолютно все воздействия нельзя было задать никакими способами. Но благодаря компенсатору отсутствие нескольких второстепенных факторов существенно не могло отразиться на поведении модели. Лишь бы учитывались главные.

- Неужели я забыл что-то... - пробормотал Полынов. - Он вновь повторил опыт, на этот раз очень тщательно проверяя вводимые данные. Тот же результат! Тупик. Если что-то существенное было опущено, то оно могло скрываться лишь в особенностях меркурианской обстановки. Значит, найти его мог только человек.

Полынов выключил установку.

* * *

Ему приснился странный сон.

Он очутился посреди равнины, поросшей белой травой.

И один.

Над горизонтом висело солнце, такое же огромное, как на Меркурии, но негреющее. Воздух тоже светился - белесым фосфорическим блеском; и Полынов как будто знал, что трава потому и бела, что ее обесцветил воздух. Все же он ни на секунду не сомневался, что он на Земле, а не на Меркурии. Он знал также, что его ждет встреча с кем-то или с чем-то, и встреча неприятная. Он не знал, где она произойдет и когда, и хотел уйти, чтобы ее избежать. Ему почему-то казалось, что для этого надо избегать теней, непроницаемых черных теней, которые ширились, хотя предметов, которые могли бы их отбрасывать, не было. Впрочем, и это его не удивляло, так оно и должно было быть крадущиеся тени на голой земле.

Он ускорил шаг (бежать не позволяла гордость), но как ни быстро он шел, ноги несли его не прочь от теней, а, наоборот, к теням, которые вырастали на глазах и вставали по бокам гладкими стенами. И это напоминало бег по коридору, по суживающемуся коридору, готовому сомкнуться, если бы не солнце, которое не давало теням сойтись и с отчетливой резкостью высвечивало каждую травинку впереди него. Он шел вперед, шел с мрачной решимостью, и светящийся воздух вокруг понемногу собирался в складки над головой, прозрачные вуалевые складки, которые опадали все ниже и ниже, словно кто-то набрасывал сети. За пологом складок исчезло солнце, и только тени стояли по бокам; их изгиб указывал, что сейчас будет поворот.

Он покорно свернул, и воздух над ним стал материей, парусиновым тентом шатровой палатки. Тени исчезли. Сквозь парусину пробивались лучи солнца, образуя на покатости радужный круг. Посреди палатки - она стояла в ущелье, он этого не видел, но ощущал - стоял складной походный столик, заваленный рулонами кальки и ватмана. За столом сидел человек в выгоревшей старомодной ковбойке с темным, круглым, морщинистым лицом, держал в руке пиалу, дымящуюся чаем, и пощипывал редкую бородку.

- Вот вы и пришли, Полынов, - сказал человек. И Полынов узнал в нем своего старого учителя биологии, но радости не испытал, скорее наоборот, потому что в немигающих глазах старика не было зрачков. Он послушно повиновался движению, которым тот показал ему на складной стул, сел напротив учителя и стал ждать.

- Вы долго избегали экзамена, - сказал старик.

- Я был очень занят...

- Знаю. Люди все больше и больше становятся занятыми, и у них совсем не остается времени думать. Тем более нужен экзамен. Ну ничего, Меркурий привел вас. Итак, первый вопрос: что есть небо?

- Небо? Это, это... масса воздуха, которая окружает...

- Думайте, Полынов, думайте. Самые сложные вещи - самые простые вещи. Меркурий тоже окружает воздух, но есть ли там небо?

Полынов вдруг почувствовал себя студентом, который забыл глянуть в шпаргалку.

- Другой бы билетик, - попросил он.

Учитель нахмурился и с состраданием взглянул на Полынова. Рулон миллиметровки зашуршал, из него выползла змея, черная, как уголь, изогнулась вопросительным знаком. Ее агатовые, вбирающие свет глаза смотрели мимо Полынова. Учитель погладил змею. И только тут Полынов заметил на змеиной коже рисунок - непонятные математические символы образовывали формулы, странно знакомые, однако он не мог вспомнить, что они обозначают.

- Вот другой билет.

Старик протянул листок бумаги. Полынов взял его. Листок был пуст.

- Здесь ничего не написано...

В ответ он услышал клекочущий старческий смех.

- Ха-ха-ха... Это будущее, Полынов, будущее! Его надо уметь прочесть, надо уметь... Ладно, я вам помогу.

Он ткнул пальцем в листок. "Чем отличается земля от неземли?" - с ужасом увидел Полынов.

- Земля от неземли... Отличается тем, что... Но это же вопрос не по специальности! Из высшей математики бы что-нибудь.

- Специалистов нет, - строго поправил экзаменатор. - Есть люди, и есть машины, понятно? - Змея согласно покачала головой. - К какому классу разума вы принадлежите?

- Не знаю...

- Плохо, очень плохо. А все гипноз математики. Хорошо, пусть будет вопрос по специальности: где возник человек?

- Согласно последним теориям, - радостно воскликнул Полынов, - центров возникновения человека несколько! В Африке...

Змея тихо зашипела. Строй математических символов на ее коже изменился.

- Ах, Полынов, Полынов, лучший мой ученик! - горестно всплеснул руками экзаменатор, покачивая головой, как маятник. - Вы совсем не думаете, совсем. И вы забыли дома шпаргалку! ("Откуда он знает?" - спросил себя Полынов.) Человек возник на Земле, понимаете? На Земле! Теперь еще вопрос: зачем утро? Что такое ностальгия? О чем свидетельствует мираж? Почему обезьяны не видят инфракрасных лучей?

Он сыпал и сыпал вопросами, рот его ширился зияющим провалом, вот уже провал занял пол-лица...

- Знаю, знаю! - закричал Полынов только затем, чтобы остановить ужасное превращение. С этим криком он и проснулся.

* * *

Теперь Бааде ни на минуту не упускал из виду шкалы приборов, следящих за внешними условиями. Это не мешало ему умело лавировать между тенями, которые множились и ширились по мере приближения к сумеречной зоне планеты. Полынов думал, что поступать так инженера заставляет предательская неразличимость предметов в тенях. Но вскоре он убедился, что не только это.

Местность все более походила на горное плато. Почву испещряли борозды, словно кто-то поработал исполинскими граблями. Это явно была работа пыли. Камни, уже не гладкие, не лакированные "пустынным загаром", а растрескавшиеся, угловатые, потряхивали вездеход, и путешественники покорно подпрыгивали в своей металлической скорлупке. Даже скафандр переставал быть удобной одеждой, ибо при сильных толчках в нем обнаруживались какие-то острые углы, о существовании которых они раньше не подозревали. Молочные жилы кварца, похожие на брызги белил, еще более увеличивали сходство окружающего с каким-то вполне земным нагорьем. Если бы не близкий, круто падающий горизонт, если бы не фосфоресцирующая мгла вокруг, деформирующая скалы, если бы не мохнатое солнце - за спиной, иллюзия была бы полной.