Владимир Васильев - И никаких фантазий ! Страница 8

Кроме эстетического удовольствия и чистого воздуха весенние горы одаривали ищущих и "подножным кормом": лекарственными травами, горным ревенем под названием "кисличка" и грибами. Петровы были прекрасными грибниками и отлично разбирались в местных разновидностях. Впрочем, не только в местных - доводилось в прежние времена в отпусках собирать их и на российских просторах, и в казахстанских оазисах и даже в Пицунде неподалеку от "литфондовского" дома творчества. Не от голода, а из интереса...

К стоянке как раз подъехал газалкентский автобус, на котором можно было доехать до "горбатого" моста у Газалкента, а там пересесть на "акташский".

- Извините, - обратилась госпожа Петрова к водителю. - Вы не скажете, во сколько отходит первый автобус и сколько стоит билет до Газалкента?

- В семь... Тридцать девять сумов, - кратко ответил водитель и прошел мимо.

Петровы в некотором шоке смотрели друг на друга, подсчитывая в уме примерную стоимость семейной вылазки в горы... Тридцать девять плюс не меньше десяти на "акташском" - сорок девять, для ровного счета - пятьдесят на рыло в один конец. За троих - сто пятьдесят. Туда-обратно - триста. Почти половина месячного оклада сэнээса. Пару раз съездить за грибочками и можно отказываться не только от обедов, но и от ужинов... Веселенькое дельце... Даже если Петрова-младшего удастся провезти за полцены, все равно натикает двести пятьдесят сумов. Десять долларов.

Стало очевидно, что в этом году придется отказаться и от грибов, и от "кисличкового" повидла, и от лекарственных трав, и от свежего воздуха. А главное - от четвертьвековых семейных традиций. Собственно семья Петровых и зародилась в весенних акташских горах, когда будущая чета, наконец-то, разглядела друг друга. И это оказалось настолько хорошо, что они решили не сводить друг с друга глаз до конца дней своих. Что им и удавалось вполне.

В трамвае пришлось в очередной раз "сделать морду валенком" и с независимым видом прошествовать мимо кондуктора с протянутой рукой. Искусство ездить "зайцем" - удел нищих. Теперь его вынуждена осваивать вся интеллигенция СНГ. И не только она, увы. Но ей сложней - из-за интеллигентского неумения приспосабливаться, особенно, в материальной сфере бытия.

- Ну вот, вообще жить не хочется... - заканючил Петров-младший, когда ему сообщили, что гор в этом году не видать, как собственных ушей без зеркала.

Родители с ним полностью согласились: жить действительно не хочется, но почему-то надо.

* * *

Фантаст Петров чувствовал, что дозревает. Говоря высоким слогом, к которому фантаст Петров изредка питал слабость, еще Идея не осветила вспышкой своей мрака безмолвия, еще Форма не выкристаллизовала Содержания из насыщенного раствора Эмоций, еще... но фантаст Петров уже ощущал в себе глубинное клокотание творческой энергии, ищущей выхода... Это - "высоким штилем". А проще говоря, он почувствовал обострение творческого зуда. В такие моменты, если не "почесаться", Петров становился опасным для окружающих. А поскольку окружала его любимая семья, которую он призван был оберегать, то фантаст Петров спешно извлек стопку бумаги, то бишь упоминавшихся уже разрезанных "распечаток", чтобы иметь возможность вовремя разрядиться.

Бумага, как известно, все стерпит, как жена. Только жену жальче.

На минуту Петров закрыл глаза, концентрируя в себе Тишину, то есть отключаясь от хаоса интеллектуально-эмоциональных шумов, шипящих, свистящих и рычащих в его ментальном пространстве...

Обетованная земля - крысиный остров...

Шестая часть земли - крысиный материк...

Обглодана страна, как корабельный остов,

Еще блуждает в ней последней крысы крик.

Я - привиденье здесь...

"Летучего Голландца"

Во мне болит душа, бездомная, как свет...

Тоскливая судьба - сквозь мрак былого мчаться

И знать, что для тебя покоя в мире нет.

Что твой корабль на дне...

Он бороздил просторы

Меж Небом и Землей, поправ Закон и Смысл.

Он тоже призрак был, но Властелин Истории

Всегда неуловим и призрачен, как мысль...

Он умер, обветшав...

Дай, Океан, мир праху...

Но я бессмертен!

Я - извечной Жажды блик!..

Кто мною ослеплен,

Тот неподвластен страху,

Кто мною вдохновлен,

Тот яростен, как штык.

О! Я предвижу миг Мой призрачный корабль

Сойдет со стапелей,

Когда распада тлен

Насытит стаи крыс,

И вор вора ограбит,

И Вечный Дух, как раб

Поднимется с колен...

- "Летучий Голландец истории" - это кое-что, - самодовольно оценил Петров свежеиспеченное. - Только от этого ли корчится "улица безъязыкая"?.. Даже если и от этого - дохлое это дело - расшифровка метафор. Особенно, для "улицы", которая нынче делает деньги... Нет, все-таки это не то... "Летучий Голландец" может доставить интеллектуальный кайф только таким же шизикам, как я или фантаст Васильев. Сам такой. Он может даже как член общественного совета "Звезды Востока" порекомендовать его редакции, как иногда не без успеха делал... Но не то... Содержание явно не обрело своей Формы."

Надо ждать... Ждать Первой фразы...

Фантаст Петров выключил торшер и закрыл глаза, откинувшись на спинку стула. Петров-младший уже спал. "Старшая жена", лежа на диване, почитывала израильский юмористический журнал "Беседер"и изредка тихо подхихикивала. Но очень изредка и очень тихо... Юмор на уровне: "В Тель-Авиве нету крабов, значит, слопали арабы" ее уже не развлекал. Так что фантасту Петрову ничто не мешало мирно медитировать в поисках Первой Фразы...

Замельтешили мысли о работе. Весьма сильный центр притяжения, но побоку, побоку!..

Ощутилось смиренное одиночество "младшей жены". Это, конечно, не побоку. Напротив, оно должно стать внутренней сутью вожделенной Фразы. Его надо постоянно чувствовать, но не зацикливаться на этой боли...

Глубже, глубже в Тишину, в которой ждет своего часа истинный голос фантаста Петрова.

Он видел, как медленно раскаляется в его ментальном пространстве жалость к любимым, вынужденным страдать не только по его вине. Свою бы он постарался искупить. Но ощущая слепую и злую чужую волю, нагло вмешивающуюся в его жизнь, фантаст Петров не мог позволить себе роскоши очистительного самобичевания. В данной ситуации оно бесплодно. И по сути являлось бы трусливым бегством с поля боя за своих любимых.

А у фантаста Петрова было единственное поле боя, на котором он представлял ощутимую угрозу для невидимого противника - лист бумаги. И оружием его было Слово. Банально, но соответствует истине.

За свою не слишком долгую и не слишком удачную творческую жизнь фантаст Петров имел возможность несколько раз убедиться в силе воздействия собственного слова. Правда, не тогда, когда оно было опубликовано, а когда непосредственно было обращено к ближним его.