Андрей Кокоулин - Прынцик Страница 8

Лифт остановился. Галка вышла.

— Галочка!

Забытый Шарыгин бросился к ней, тряся львиной своей, пышной гривой. Все, подумала Галка, прощай, ванна.

— Вымокла вся? — Гриша приобнял ее, проявляя заботу. — А я в форточку тут у вас на площадке смотрю: ужас какой-то, льет и льет!

Галка отстранилась.

— Да, льет…

Только сейчас она заметила, что у соседской двери, прислонившись к стене, сидит на корточках молодой человек и смотрит на них в легкий прищур.

— Это что, с тобой? — тихо спросила Галка у изгнанника.

Шарыгин повернул голову.

— По-моему, это к соседям. — Он игриво подмигнул. — Чтобы я — и вдруг разбавил кем-то третьим наш вполне сложившийся дуэт?

— Вы — Галя? — Парень встал, шагнул навстречу.

Недавно замененная лампочка, прилепившаяся над электрощитками, мягко осветила его лицо. У него оказались очень теплые, добрые глаза. Ореховые. Какие-то женские, с длинными ресницами. А нос был на Галкин взгляд длинноват.

— Да.

— Вам что-то нужно, молодой человек? — влез Шарыгин.

— Я Александр, — сказал парень, протягивая руку.

Они пожали ее по очереди: сначала Гриша, потом Галка. В плаще звякнули ключи. Соседские, кстати, надо бы выло…

— Ой! Вы племянник! — обрадовалась, вспомнив, Галка.

Александр улыбнулся. Кивнул.

Нет, по фактуре он, конечно, Шарыгину проигрывал. Плечи поуже, ростом пониже. Ах нет, не принц. Но глаза…

И вообще, что это она всех по Шарыгину меряет? Можно подумать, эталон. А вот фиг. Обаятелен — да. Аристократичен — да. Но ведь других рядом и нету. Не случились как-то. То ли разбежались, то ли сама она все мимо да мимо и больше по нарисованным, по пятнадцатиметровым… А чувство неправильности? А Светлана в конце концов?

И вообще — Шарыгин, он того… Шарыгин — лев. Театральный.

— Вот, — Галка протянула ключи Александру. — Там два замка…

— Я знаю.

Ключи перешли из рук в руки.

— Извините, — запоздало спохватилась Галка, — а паспорт ваш посмотреть можно?

И тут же подумала: и чего я в этом паспорте смотреть буду? Но слова уже выскочили, назад в рот не затолкаешь.

Имя, например, можно сверить.

— Пожалуйста.

Бордовая книжица легла Галке в ладони.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Шарыгин, склоняясь.

"Александр Сергеевич" — прочитала Галка. И зажмурилась.

Почему-то показалось, что дальше там написано: "Пушкин". Привет "Каменному гостю". Большой привет. Дай руку, Галка.

— Что это за фамилие такое? — Гриша, кривляясь, заводил по бумаге пальцем. — Пры… Пры…

— Прынцик, — ответил парень.

Прынцик? Галка чуть не выронила документ под ноги. Это что же, материализация невысказанного желания? Снов в явь, что ли?

Она открыла глаза.

"Александр Сергеевич Прынцик". Восемьдесят четвертого года рождения. На три года ее, Галки, старше. И с буквой "ы" в середке.

— Спасибо.

— Да не за что, — парень убрал паспорт в недра серой "дутой" куртки. — Я могу уже?…

Он, улыбаясь, прозвенел ключами.

— Да, конечно, — смутилась Галка.

Идиотка, вынесла себе вердикт она, отпирая собственную дверь. Паспорт ей! Ну Прынцик и Прынцик. Мало ли в Бразилии…

Почему-то казалось, Александр смотрит ей в спину. Ключ елозил в замке, не желая проворачиваться. Между лопатками жгло.

— Галочка, дай я, — сунулся Шарыгин.

— Нет, — отрезала Галка.

Дурацкий замок!

Хлопнула соседская дверь. Мягко щелкнула "собачка". Все, Прынцик исчез? Галка повернула голову. На глаза попались коричневый чемодан, объемный пакет и Шарыгин, поднявший их на уровень груди — все свое ношу… А за ним было пусто.

Ну и хорошо.

Галка сосредоточилась на собственной проблеме: вынула ключ, стерла масляную дорожку, вставила снова. Так, а в какую сторону это я поворачивала? Надо же против часовой. По часовой — это для волнительных дурочек, чтобы стоять и дергаться.

Раз оборот, два, три.

Свет с площадки ворвался в темную прихожую.

— Ох, я уж и не надеялся! — возликовал Шарыгин.

Шлеп! — упал на обувную полку пакет. Бум! — хлопнулся на пол криво поставленный чемодан. Щелк! — Шарыгин щелкнул выключателем у туалета.

— Галочка, — рука его мелькнула, виновато прижата к сердцу, — честное слово, едва терплю!

Галка грустно кивнула.

— Ну и ты, — сказала себе, — заходи.

Сбросить туфли, повесить плащ, пройтись по большой комнате, прибирая с дивана юбку, колготки, лифчик, томик Бронте. Плед — обратно в маленькую. Фантики — в кулак.

— Ох, хорошо!

Шарыгин хлопнул туалетной дверью. Вдогон ему зашумела, заклокотала вода, потянулся слабый запах освежителя. Пока Галка, краснея, прибиралась (журналы, блюдце с яблочным огрызком, косметическое молочко во флаконе), он, повесив плащ и пройдя, вежливо гляделся в стеклянные дверцы серванта, привычно оценивая библиотеку.

— Чехов… Чехов — это хорошо… Володин. Вампилов… Вампилов — это замечательно. Играл, играл… Экзю… Такая вот экзюперя…

Галка порхала в стекле смутной тенью.

Чулки с балкона. Теплый свитер, вальяжно раскинувшийся на спинке кресла. Тапочки с дырками. Все — вон, в маленькую.

Разлеглись, расслабились! Не думали, не ждали гостей?

— Вот, это будет твоя.

Избавив комнату от личных вещей, неприличных, полуприличных, Галка замерла на фоне комода и обоев в мелкий светло-зеленый рубчик. Шарыгин повернулся, заломил бровь.

— Торшера вот этого не помню, — показал он пальцем на стоящий у окна светильник.

— Да был он, был, — рассмеялась Галка.

— Да? — удивился Гриша. — Ну, может быть…

Он прошелся гоголем, затем плюхнулся на диван и закинул ноги в синих носках на боковой валик. Повернул к Галке голову.

— Спасибо.

— Да ничего, — Галка пожала плечами.

— Я ненадолго, — сказал Шарыгин, — на три дня. Максимум — на неделю. Светка остынет…

Неделя…

Уже в своей комнатке, рассовывая собранную второпях одежду по отделениям старенького платяного шкафа, Галка почему-то никак не могла сообразить, много это или мало. Неделя… Семь дней… Сто шестьдесят восемь часов…

Шарыгин за прикрытой дверью щелкал пультом от маленького телевизора. Отрывки долетали до Галки, возникающие ниоткуда голоса терзались неясными страстями.

— Мануэла!

— Дон Карлос, это опять вы?

— Я пришел просить руки вашей дочери…

— Не дождетесь.

— …мый бо…

— Я беременна…

— От такого рода опухолей очень помогает…

— …предотвратили…

— Боже мой, — сказал Шарыгин, в последний раз щелкнув пультом, — как ты можешь смотреть эту гадость!