Юлий Буркин - Королева в изгнании Страница 8

— А! — понимающе улыбнулась Амалия, — ты меня разыгрываешь. Ох, шутник! — и она восхищенно покивала головой.

— Какой там шутник! — снова взорвался Гога и даже подскочил на кровати. — Клоуна нашла! Сказала б мне, сколько тебе надо, я бы сам дал!

— Да ты че, Гога, обезумел? Не брала я твоих денег!

— А кто?! Кто?! Сами ускакали? Куда они деться-то могли? ТЫ одна в доме! Не надо меня за фраера держать!

Все сказанное было столь резонно, что «Мышонок», не найдя убедительного ответа, просто захныкал, размазывая слезы по щекам.

— Не зна-аю я, не брала-а…

И слезы эти неожиданно убедили Гогу. Бабы, они, конечно, дуры, и выкинуть могут все что угодно. Взять и потерять, взять и прокутить, взять и отдать — новому, к примеру, любовнику… (Последняя идея кольнула его иголочкой ревности.) Но потом — так натурально сыграть неведение и невинность… Он слишком хорошо знал ее. Не смогла бы.

— К нам заходил кто-нибудь? — Гога трясущейся рукой успокаивающе погладил ее плечо.

— Никто-о-о, — продолжала скулить Амалия, — не было никого-о… Девка какая-то заходила, тебя спрашивала. — И тут же слезы высохли на ее щеках. — Ага. Девка. Я ей говорю через дверь: "Нету его". А она: "Можно я записку оставлю?" Я открыла, а ее уже нету.

— Маруся, — сразу все понял Гога. — Маруся вернулась. Труба нам всем. — И он уточнил: — Ты открыла, а ее нет — так?

— Ну, — неуверенно начала Амалия, — вообще-то, я когда открыла, она, вроде, стояла еще. А потом — р-раз — и нету. Ну, думаю, глюки… Я датая была. Скучно же одной… Точно! Это она! Теперь-то я вспомнила, что ты рассказывал, а тогда — не поняла!

— Линять надо, Мышонок, — аж перекосился от страха Гога. И повторил: — Иначе — труба нам всем! За Кису своего она нам всем глотки перережет.

— Ты ж говорил, она добрая…

— Добрая… А вон Шахиня как умчалась, только пятки сверкали!

— Ты-то в чем виноват? Ты ж ее Кису не трогал.

— А она знает? Разбираться будет? — Гога сокрушенно почесал загривок. — Вот же напасть. Откуда она нарисовалась? Вот и верь после этого газетам…

— Слушай, — выпучила глаза Амалия, — а может она и сейчас — тут?

Моментально в комнате воцарилась гнетущая тишина. Маша действительно была тут. Никак не удавалось выскользнуть из квартиры. Мстить она никому не собиралась, а уж Гоге — и подавно. Денег из его сейфа ей хватило бы надолго… Одно непонятно: о каких газетах он только что толковал?

И тут она впервые заметила то, на что доселе не обращала внимания. Над диваном, на стене висела пришпиленная канцелярской кнопкой небольшая газетная вырезка — текст и фото. Это было тем удивительнее, что Маша была уверена: за всю свою жизнь Гога вряд ли прочел хоть одну газету.

Не обращая внимания на нахохлившуюся парочку на диване, она приблизилась и разглядела на снимке… себя. В наручниках, с двумя милиционерами за спиной. И взгляд — испуганный и беспомощный…

Маша потрясла головой. Что это? Фотография из будущего? Из невеселого довольно будущего.

Прочла заголовок: "Девочка-невидимка поймана с поличным". И дальше: "Мы уже не раз писали о девушке-невидимке, входящей в одну из преступных группировок Санкт-Петербурга. Редакция…"

— Маруся, ты здесь? — ласково-ласково спросил Гога пустоту.

— Здесь, здесь, помолчи немного, — довольно бесцеремонно ответила ему пустота. Маша продолжала жадно читать. (Она не видела как побелело и вытянулось в этот момент «мышоночье» лицо.)

"Редакция не могла не отреагировать на слухи и свидетельства, однако всегда подчеркивала, что «девочка-невидимка» — это нечто вроде лохнесского чудовища, бермудского треугольника или, к примеру, инопланетян с летающей тарелки. Но мало-помалу подробности о ее реальном существовании и деятельности стали просачиваться и из официальных источников.

И вот, наконец, преступница арестована, прямо в момент очередного криминального акта. Возбуждено уголовное дело. Трудно поверить, что на счету у нее, как минимум, 17 преступных эпизодов (в основном — ограбления крупных коммерческих учреждений).

Более полную информацию по "делу Маруси" генеральная прокуратура, занимающаяся им, дать отказалась, апеллируя к соответствующей статье Закона о печати. Так что подробнее о природе удивительных способностей этой девушки, о том, как удалось ее «взять» и о ее дальнейшей судьбе мы сможем рассказать Вам лишь после суда, имея санкцию Генерального прокурора.

Обидно: любопытство так и гложет. Но придется потерпеть, раз уж мы взялись строить правовое государство.

Соб. корр.

P.S. Следственные органы обратились в редакцию с просьбой опубликовать номера телефонов в Москве — (095) 266-31-31 — и С.-Петербурге — (812) 748-13-22 — для тех, кто может сообщить по "делу Маруси" какие-либо дополнительные сведения."

Маша не верила своим глазам. Это было невозможно, необъяснимо… А главное — была фотография…

— Гога, — позвала она.

— Ась? — подобострастно отозвался тот.

— Да расслабься ты, не буду я тебя убивать… И деньги верну. Даже сейчас половину верну… — Из воздуха возникли толстенькие пачечки баксов и легли на стол. — А вторую половину, считай, я у тебя заняла.

— Конечно, конечно, об чем речь, — суетливо согласился тот.

— Расслабься, я сказала. Деньги я действительно верну. И ни тебя, ни подругу твою не трону. Мне сейчас помощь нужна. Не обижу… Или так: если мне сейчас поможешь, когда-нибудь и я — тебе. А помощь невидимки может быть незаменимой.

— Соглашайся, соглашайся, — выказывая чисто женскую дальновидность (или жадность?), затараторила Амалия. А Гога, видно, действительно, наконец, расслабившись, развел руками:

— Могла бы и не спрашивать, Маруся… Дай-ка, я хоть потрогаю тебя.

Секунду поколебавшись, Маша опустилась на колени возле дивана, взяла в свою ладонь гогину руку, положила ее на свое лицо.

Тот, убеждаясь в ее материальности, ощупал нос, губы, волосы, прошелся по шее, груди (по старой памяти Маша позволила ему это), затем улыбнулся наконец-то искренней, почти счастливой улыбкой и неожиданно заставил Машу покраснеть, заявив с причмокиванием:

— Хороша, чертовка!

— Хороша Маша, да не ваша, — несмотря на испуг, ревниво проворчала Амалия.

— Вот-вот! — строго сказала Маша, но и сама почувствовала, что голос ее прозвучал как-то уж слишком тоненько. Неубедительно.

Довольно хохотнув, Гога окончательно успокоился:

— Ладно, Маруся. Чего тебе надо-то?

Помолчав, Маша ответила:

— Понимаешь, Гога… меня никто не арестовывал.

— Так это не ты, что ли? — ткнул пальцем Гога в бумажку на стене.