Ингмар Бергман - Стыд и позор Страница 8

Якоби. Этот человек приговорен к смерти. Он сотрудничал с врагом и причинил нам большой урон. Указом правительства он помилован, смертная казнь заменена пожизненной каторгой. И вы все здесь тоже понесете более мягкое наказание, чем то, какого можно было ожидать. Обращаться с вами будут гуманно, по справедливости. Те, кто предстанет перед судом, получат защитников из числа военных адвокатов. Некоторые будут немедля освобождены и доставлены к месту жительства. Постройте пленных в одну шеренгу.

Офицер отдает команду. Узников гонят к дому и выстраивают вдоль стены, так что свет прожекторов бьет им прямо в глаза. Якоби идет вдоль шеренги, указывает тростью.

Тем, кто будет освобожден, цепляют на грудь белые бумажки.

Якоби узнает Эву и Яна. Останавливается и с едва заметной усмешкой смотрит на них. Затем приказывает немедленно препроводить этих двух пленных к нему в контору, пускай ждут там под охраной. И идет дальше.

Темнота. Деревянный мостик. Дверь, лестница. Зажигается свет в большом конторском помещении. Еще дверь. Кабинет Якоби.

Один охранник садится у двери, достает кулек карамелек, начинает есть конфеты.

Эва. Можно нам сесть?

Охранник. Нет, черт побери, нельзя. Если Якоби увидит, что вы сидите, в кровь измордует и вас, и меня. Ну, счастливчики, ох вам и достанется. Не хотел бы я очутиться в вашей шкуре. Правда, я сам ничего такого не видал, но люди рассказывают. Мы-то думали, с этими делами покончено. Думали, они на другие методы перешли. Более современные. Психологические. Но взять, к примеру, вчерашний день. Горемыка пастор. Якоби занимался им часа три. Лично я его после не видал, но те, кто видал, сказывали, что просто наизнанку выворачивает.

На лестнице шаги, медленные, неровные. Появляется Якоби. От натуги он тяжело дышит, видимо, нога изрядно ему докучает. Велев охраннику выйти за дверь и там ждать приказаний, он отворяет дальнюю комнату, приглашает туда Яна и Эву.

Это небольшая гостиная. Мягкая мебель, шторы на окнах, стеллаж с книгами, проигрыватель, солидные стопки пластинок, уютные лампы, ковер на полу. Якоби усаживает их, подходит к шкафу, достает коньяк и рюмки, наливает.

Якоби. Слыхал, слыхал об этом пресловутом интервью. Фальшивка, от начала и до конца, вне всякого сомнения. Но ведь главное - сделать так, чтоб другим было неповадно, потому я и не мог воспрепятствовать вашему аресту. Теперь вам опасаться нечего. Правосудие свершилось. Я, кстати, заранее их предупредил, чтоб не очень усердствовали, у Яна Русенберга больное сердце, смотрите, мол, чтоб без эксцессов! Как вы себя чувствуете?

Ян. Спасибо, неплохо.

Якоби. Ну, как я погляжу, серьезных повреждений нет. А фру Эва отделалась испугом. Я запретил вас трогать. Надеюсь, они не ослушались.

Эва. Они были почти корректны.

Якоби. Это уже кое-что. Ну, ваше здоровье. Надеюсь, мы еще увидимся в другой раз и тогда побеседуем подольше. Сейчас вы, наверно, мечтаете поскорей очутиться дома. Я скажу насчет машины, чтоб вам не искать попутного транспорта.

Он грузно выходит в контору, принимается звонить по телефону. Клянет никудышную организацию, весьма невежливо требует к телефону дежурного офицера, спрашивает у него, где, черт побери, болтается шофер, звонит по другому номеру, говорит, что с понедельника он все тут поломает, и, наконец попав на нужного человека, удивительно вежливо просит предоставить в его распоряжение автомобиль.

Жмет Эве и Яну руки, желает им счастливого пути. Громовым голосом приказывает охраннику сопровождать машину и проследить, чтобы господа Русенберг благополучно добрались до дому.

Охранник, ожидавший совсем иного, недоверчиво таращит глаза на Яна и Эву, которые садятся в автомобиль. Сам он устраивается рядом с шофером, но по дороге нет-нет да и оборачивается на пассажиров.

Осенней ночью подмораживает, а потому им дали с собой одеяло, чтобы не продрогли в пути.

Они сидят, прижавшись друг к другу, дремлют.

Неделю-другую спустя заключается перемирие. Осень, дни стоят темные, холодные, почти все время льет дождь, порой налетает с моря снежный шквал. Трупы увезли и похоронили. Население мало-помалу возвращается из своих убежищ в глубине страны. Тут и там начинают запоздало осеннюю пахоту.

Ян с Эвой сажают картошку. Участок большой, работа тяжелая и идет в хмуром молчании.

Ян. А-а, пропади все пропадом! Бессмысленное занятие, ей-богу. Если хочешь, продолжай, а с меня хватит.

Эва, закусив губу, продолжает работу. Ян наблюдает за ней. Он просто кипит от злости.

Ян. Мученицу из себя корчишь. Ишь, надрывается, ханжа несчастная. А сама, черт подери, все это ненавидит!

Эва не отвечает, только спина у нее напрягается.

Ян. Странное дело. Пока шла война, у нас были вполне сносные отношения. А теперь, когда худшее позади, даже не глядим друг на друга. Уму непостижимо! Десять часов, пойду послушаю новости.

Эва. Вот и сиди со своим приемником. Оно и лучше, глаза мне мозолить не будешь.

Ян. Якоби дал нам приемник, чтобы мы слушали новости. Сказал, это очень важно.

Эва. Раз важно, так нечего торчать здесь и молоть языком.

Ян. Третьего дня, когда Якоби был тут, ты сама говорила, что с ним выгодно поддерживать дружеские отношения.

Эва. Ничего подобного я не говорила.

Ян. Еще как говорила. Только наклюкалась до чертиков, вот память и отшибло, не помнишь, что болтала.

Все так же кипя от злости, Ян принимается помогать Эве. Оба молчат, насквозь промокшие под мелким ледяным дождем.

Эва. Скажу Якоби, пусть больше к нам не ходит. Я видела Филипа, он говорит, случись что, нам несдобровать.

Ян. Не хватало только, чтобы Филип указывал, кого нам принимать у себя в доме!

Эва. Якоби ходит сюда, приносит подарки. Каждый вечер сидит у нас допоздна и пьет горькую.

Ян. Он всегда относился к нам по-хорошему. И незачем слушать все эти сплетни. Мы знать ничего не знаем.

Эва. Но как бы там ни было, зря ты перед ним так заискиваешь.

Ян. А сама-то?

Эва. Я не заискиваю.

Ян. Еще как заискиваешь. Бегаешь перед ним на задних лапках, подлизываешься.

Эва. Попробуй только повтори, что я подлизываюсь, я тебе так врежу!

Ян. Подлизываешься, подлизываешься!

Вне себя от ярости Эва смотрит на мужа. Потом на ее лице появляется гримаса отвращения. Щека у нее в земле, тяжелые мокрые волосы липнут ко лбу.

Эва. Лишь бы наступил мир, тогда мы сразу же разойдемся. Чертовски будет здорово отделаться от тебя и твоей дурацкой ребячливости. Жизнь-то не у тебя одного изломана. Есть, между прочим, и другие люди. Нечего стоять тут и хихикать. Тоже мне, уникум выискался!

Со всей силы ударив его кулаком, она падает на землю. Плачет. Ян усаживается на тачку с картофельными мешками. В лесу вечереет. Чайки, словно маленькие неуклюжие привидения, бродят по участку.