Эйв Дэвидсон - Феникс и зеркало Страница 8

Голое его пресекся, застрял в горле.

- Время и тяжелый труд... - Лицо Вергилия перекосилось, и он отшвырнул от себя свитки. - Два года я работал на Солдана Вавилонского, человека мудрого и великого, перебравшего в свое время две сотни и двадцать одного соплеменника, дабы выбрать из них единственного, чье возвышение способно положить конец мщению и кровопролитию в стране... Я пришел к нему и два года разрабатывал систему каналов и шлюзов, чтобы одну из провинций избавить от наводнений, а две другие - от засухи. И после этих двух лет он взял меня за руку и повел в свою сокровищницу. Мы прошли мимо его богатств, мимо золота, серебра, слоновой кости, изумрудов и пурпура - мы прошли ее всю насквозь, из конца в конец, и он вывел меня наружу со словами: "Нет, всего этого мало..." И как плату за мой труд отдал мне две книги о музыке восточных царей... Ты думаешь, он не ценил их или не оценил мое время и мои труды? Ты думаешь, их не оценил я, потому что мало в этом смыслю? Нет, когда цыпленку пришло время вылупиться из яйца, то не нужны тут ни герольды, ни трубы. Все на свете происходит своим чередом. Время и тяжелый труд... Я возвращался из Вавилона через Дакию и остановился на ночь в гостинице, в той же гостинице, что и магнат Лупескус, взявший на откуп Императорские рудники этой богатейшей страны. Я выслушал его рассказ о том, как медленно и мучительно рабы выносят из-под земли корзины с камнем, вспомнил о сделанном мною для Солдана и тут же, угольком на куске дерева, набросал для Лупескуса план, как выполнять эту работу с помощью воды - дешевле, лучше и быстрее. Он дал мне тысячу дукатов золотом, лошадей и повозку, чтобы перевезти их, и каждый год отправляет мне по тысяче дукатов. Да, эти деньги мне нужны, получать их приятно, но ценю я их не слишком высоко. Потому что я знаю - не внакладе и он, то, что я предоставил ему, приносит в год сотни тысяч, да и заработал я их в две минуты... Иной раз я спрашиваю себя: на кого же я работал эти два года? На Солдана или на Лупескуса? А если на Лупескуса, то на него или на его рабов, которые благодаря мне освобождены теперь от работы, выдавливавшей кровь из-под их ногтей, если они старались, и из их спин, когда были ленивы?

Клеменс прочистил горло и поджал губы.

- Ты становишься философом, - произнес он наконец. - Очень хорошо. Отлично. Я помогу тебе, и мы посмотрим, что там за цыпленок вылупится из этого яичка. Но теперь, мастер Вергилий, позволь мне обратить твое внимание на два условия, выполнение которых необходимо, прежде чем мы сможем приступить к изготовлению зерцала. И оба они невыполнимы!

Он подцепил кончиком стала ус, загнул его кверху и скосил вниз глаза. Затем перевернул стило, как если бы собирался писать им, и прицепил к своему поясу. Вытянул руку с двумя оттопыренными громадными волосатыми пальцами.

- Ты не можешь достать медную руду, - согнул он первый палец. - Ты не можешь достать руду оловянную, - загнул второй.

Легко вздохнув, Вергилий поднялся и, пройдя мимо Клеменса, подошел к столу. Прикрыл колпачком шар, светивший из центра стола. Распрямился - его тень принялась гротескно кривляться в потускневшем свете.

- Знаю, что не можем, - сказал он, зевнув и потянувшись. - Но должны.

3

Западный край неба еще горел последними красками заката, с крыш стекал горьковатый и сладкий дым - Неаполь ужинал перед тем, как отойти ко сну. Рыба и устрицы, чечевица и репа, масло, креветки и чеснок - небогатый рацион; впрочем, мало кто в Неаполе мог себе позволить все это одновременно. По улице проклацали лошади, прогрохотала одинокая повозка на ночь, для пущей надежности, их отводили вниз, к подножию горы. Возле фонтана Клео усталыми голосами переговаривались женщины, наполняющие амфоры водой, где-то заплакал ребенок, его голос едва слышался в холодеющем воздухе. Подобно горящим бабочкам, тут и там в сумерках затрепетали крохотные огоньки масляных светильников, красновато вспыхивали жерла жаровен, когда кто-то обмахивал уголья или вдувал в печь воздух через деревянную трубу. Со стороны побережья донесся слабый крик: "Хоп-хоп, хоп-хоп..." - это рулевой галеры задавал ритм гребцам, которые вели суденышко в порт.

- Абана! Бахус! Камелия! Дидо! Эрнест! Фортуната! Гаммельгрендель! Геликон!.. Геликон?! - Голос прозвучал рядом. Его обладательница подзывала кого-то, хлопая в ладоши. - Геликон?! Ох, мой милый... ну иди же сюда, иди... Индия! Иакинта! Лео! Лео! Лео...

Старая безумица созывала своих котов. Вергилий подошел к парапету, отделявшему его крышу от соседской, сорвал листок базилика, росшего в одном из цветочных горшков, и смял его в пальцах. Поднес благоуханный листик к лицу и перегнулся через парапет.

- А где же Королевич, госпожа Аллегра? - спросил он.

Свой кошачий выводок старуха кормила рыбными потрохами и прочей требухой и отбросами, которые ей удавалось насобирать за день по городским помойкам, возле причалов и на задних дворах харчевен. Иной раз ей перепадал кусочек и получше, чего-то почти съедобного, когда кто-либо проникался к ней жалостью, либо - что вернее - опасался ее сглаза. Это она съедала сама. Но не потому, что считала себя лучше своих подопечных или более голодной, нежели они - любила пояснять она, - просто потому, что ее вкус извращен, зато ихний остался совершенно естественным.

- Королевич? - Ее голос стал громче и разборчивее, словно бы она подняла голову и вглядывалась в темноту. - Королевич, мой господин, отбыл в Египет. Он давно уже говорил мне об этом желании, вот только случая подходящего не выпадало. Не мог же он, в самом деле, отправиться за море на этих ненадежных корабликах - и не возражайте мне, господин, если не хотите потерять моего расположения. Нет, сударь. Но вчера вечером, когда луна была круглая и золотая, кот Королевич сказал мне: "О Аллегра, вскормившая меня, наутро в Александрию отправляется Императорский корабль с господином проконсулом..." Я почти без ума от того, что пришлось с ним проститься.

Синий цвет неба стал фиолетовым, почернел, а старуха все бормотала свою нелепую сказку о том, как Королевич (поджарый, матерый кошара, весь в боевых шрамах) был приглашен на борт галеона как полубожество, усажен за стол с серебряными тарелками и золотыми кубками, а корабль повез его домой, где он замолвит за нее словечко сфинксам и священному быку Апису, священным соколам и крокодилам... (*7) "А правда, похоже, состоит в том, подумал Вергилий, - что Королевича попросту изловил какой-нибудь полуголодный обитатель трущоб, так что котик, поди, тушится теперь в позаимствованной жаровне вместе с краденым луком, сворованным чесноком и лавровым листом, сорванным с деревца". На пустой желудок Неаполь никогда не отказывался от доброй порции "длиннохвостых кроликов".