Мария Фомальгаут - Продам май (сборник) Страница 8

– Не, это Хойен гонять.

– Кого?

– Духа…

– Да я понимаю, что от духов… да не надо мне зеркало от духов, не надо… не боюсь я духов, понимаете?

– Нельзя без зеркало… нельзя, – заверещал китаец на ломаном русском, – духа здесь, много духа… покой нет…

Он низко поклонился, вышел из номера. Вот жулик, этого я как-то не ожидал… В маленькой гостинице, притулившейся у подножья гор, мне нравилось все больше и больше – плетеные перегородки, тонкие, приоткрытые жалюзи, сквозь которые проглядывают заросли жасмина в саду, что-то тонкое, воздушное, неумолимо отжившее, чего не встретишь в больших городах и офисах крупных компаний, где я бывал днем. Все портила оплата, никак не думал, что придется столько платить за крохотную холодную комнату, несколько раз просил хозяина сбавить цену, старый китаец только качал головой, просил денег то за статуэтки от духов, то за подвески от тех же духов, то за ароматные свечи, которые горели по всем коридорам, их нужно было жечь каждую ночь, чтобы отогнать все тех же духов, и стоимость свечей еще больше опустошала мой карман.

Зеркало…

Теперь еще и зеркало.

Вот уж не думал, что за это зеркало придется платить, вроде бы ничего особенного, висит и висит в углу, тусклое, неприметное, нет, вынь да положь за него двадцать у.е. Завтра хозяин, чего доброго, скажет, что в доме полно этих самых духов, и надобно платить еще за этих духов, а что же они, бесплатно для вас летают, что ли, а еще за горы на горизонте надо платить, тоже не напрасно торчат, и…

Еще раз перелистал записи – люди как-то расчеты в калькуляторе ведут, но то люди, а то я, без бумажки с карандашиком не могу. Нет, что-то многоватенько получается, пора с этим кончать, духи духами, а я тоже не Рокфеллер, пусть китайцам своим зеркала эти продает, или этим нашим, которые наворовали столько, что уже не знают, куда деньги девать…

Это что?..

Поднял голову, огляделся. Так бывает во сне или в кино, когда еще ничего вроде бы не случилось, но ты чувствуешь, – что-то произойдет, нехорошее что-то, недоброе, вот высунется сейчас из-под кровати черная рука и схватит тебя, или откроется дверца шкафа, а оттуда вывалится что-нибудь прогнившее, мертвое, скрежещущее костями…

Что-то порхнуло с ветром в комнату, бабочка, что ли… не похоже… много их тут летает, мотыльни всякой, хоть бы сетку, что ли, повесили… а нет, висит сетка, но все-таки как-то это проникло в комнату, порхает, просачивается сквозь шкафчики, сквозь спинку кровати… Что-то плотное и в то же время бесплотное, живое и неживое, что-то…

Он приблизился ко мне – проще сказать, что он взмахивал крыльями, но никаких крыльев у него не было. Что-то темное, бесформенное, похожее на драную тряпку, металось по пустоте, то приближаясь, то отдаляясь, потом бросилось ко мне…

Не помня себя, я кинулся на первый этаж, спотыкаясь в полумраке, так, совсем хорошо, сейчас я не найду этого окаянного хозяина, буду тыкаться как слепой котенок во все двери, а за дверью окажется еще какой-нибудь дух…

Хозяина я нашел сразу, старый китаец притулился в неприметной комнатке в плетеном кресле, то ли дремал, то ли видел что-то такое, чего не видели обычные люди, созерцал царство духов или параллельные миры…

– Э-э… Хозяин…

– А горячий вода завтра будет, завтра… – спохватился старик.

– Да нет… у меня там это… дух.

– Да там голубь под стрехой умерла, убрал уже…

– Да нет… дух, призрак… – Я кое-как вспомнил название, выпалил: – Хойен!

Сон сошел с хозяина в мгновение ока.

– Зеркало… убрал зеркало? – спросил он.

– Да нет, висит… и дух по комнате летает. Страшно так…

– А-а, не страшно, полетает, зеркала увидит, себя испугается, улетает… Мы все так делала, все, – он прищурился еще больше, – мать, отец… к кому духа летала, тот так делала зеркало… и улетала духа.

Я опустился в кресло в маленьком холле, идти наверх не хотелось, несмотря на заверения китайца. Испугавшись, что я собираюсь ночевать в холле, старик взял ароматную свечу, пошел наверх – кивком приказав мне идти за ним.

Дух все так же беспокойно кружился по комнате, метался от стены к стене, изредка замирал перед зеркалом, тут же шарахался назад – видимо, и правду боялся собственного отражения. Мало-помалу я начал понимать его путь, он метался не по кругу, как загнанный зверь, а по треугольнику, как… как загнанный дух, от окна – к зеркалу, от зеркала, – к двери, снова к окну…

– Испугается, улетает… тебя не трогает, нет… Человек не трогает, зеркало боится…

Оставаться в комнате все равно не хотелось, позорно отступать и ночевать в холле было стыдновато. Хоть бы не уходил, что ли, этот китаец, раньше я все сердился, что он вечно мне глаза мозолит – а теперь хотелось схватить его за руку и не выпускать, как хватал отца в детстве, когда было страшно по ночам. Папа, посиди со мной…

– И много у вас таких? – спросил я, показав на духа.

– Не, не, – старик замахал руками, – раньше много было… я тогда мальчишка был… много было… все летала духи, летала… В дом летала духи. Зло делала, много зла. Брат маленькая был, брат забрала духи…

– Духи забрали?

– Забрали… – задумчиво повторил он. – Отец все зеркало вешала, везде багуа… и хуадань, ветра поющая, – он указал на звенящие подвески по углам, – и свечи жгла… и боялась духи, боялась… улетала.

Меня поразило то, как он говорил про духов – как про что-то обыденное, само собой разумеющееся, как какой-нибудь дачник говорит про надоедливых ворон или дроздов, или мошкару.

– Вы говорите… вашего брата унесли? – вспомнил я.

– Это много духов унесли, много духов людей уносит… одна дух людей не уносит… не бойся…

Не бойся… Легко сказать… Я пересилил себя, вошел в комнату, вытянулся на постели – сейчас был готов заплатить и за зеркала, и за подвески, да хоть напустите мне сюда живых лягушек и повесьте лапки летучей мыши – лишь бы помогло…

Спать с этим чудищем… боже помилуй, это же не комарик прилетел…

– А сейчас они куда делись? Вымерли, что ли?

– Не-а… перебили, – китаец улыбнулся, как показалось мне, самодовольно, – много было… перебили… отец ходила, я ходила, у меня тогда много лет было, мужчины ходила… на духов… Там, в горах они жила, мы ходила, костры жгла, свечи жгла, молитвы, – он многозначительно сложил руки, – они умирала от молитвы, умирала. Много умирала духов… мало осталась…