Геннадий Прашкевич - Возьми меня в Калькутте Страница 8

- А кто тебе готовит подстрочники? - недружелюбно спросил поэт.

- Я перевожу с оригинала.

- Так все говорит, - уже совсем недружелюбно заметил поэт. Впрочем, с болгарского можно переводить без всяких подстрочников.

Ну да, подумал я. Проще простого.

"Може би и аз ще плача във последния си час. Търся рима. Пада здрава - син във профил, чер анфас..."

Что тут непонятного? Стефан Цанев всегда писал просто.

Я с ними подружусь, подумал я, откупоривая в номере гостинице бутылку шампанского. Я расскажу им о болгарских поэтах, прозаик П. и поэт К. расскажут мне о себе. Мы станем друзьями. В конце концов, все мы члены одного караса. Писатели народ не очень дружный, но с ними я подружусь.

Чтобы ускорить процесс созревания дружбы, я рассказал смешной, на мой взгляд анекдот. Недавно в Египте выкопали очень древнего сфинкса, так на его левой ноге этот анекдот был выбит еще шумерской клинописью. Но все равно анекдот казался мне смешным. Ну, тот самый, в котором гаишники останавливают машину по самому пустячному поводу. Не успели они откозырять, как водитель сломался: "Честное слово, у меня есть права, просто я потерял их". А сидящая рядом женщина закричала: "Говорила тебе, не садись пьяный за руль!" А мужичонка с заднего сиденья упрекнул: "И тормоза у тебя ни к черту!" А его сосед, проснувшись, запричитал: "Что? Накрылась наша контрабанда?"

И так далее.

В комнате установилась тишина. Никто не засмеялся. Прозаик П., поставив резную трость между ног, вздернул брови и сурово спросил:

- Вы это к чему?

Действительно, к чему я такое? Мне, можно сказать, выразили доверие, отправили, провинившегося, в командировку, а я еще не успел пересечь границу и уже травлю анекдотики...

А может, подумал я, их интересуют анекдоты политические? Ну, скажем, такие, как тот, что обьяснял разрыв дружественных отношений с государством Сомали... Ну, про орден... Про золотое кольцо в нос...

И так далее.

Тишина в номере установилась невыносимая. Она была густая и вязкая, как хорошо свареный холодец.

Я спохватился.

Действительно. Писатели летят в заграничную командировку, честь, доверие, а я, значит, с анекдотами...

Пытаясь снять наряжение, я поднял стакан и рассказал поэту К. и прозаику П. известную историю, приключившуюся с моим другом болгарским поэтом Божидаром Божиловым, когда он, вот как мы, полетел однажды в такую же заграничную командировку.

В самое крутое время, когда от Китая отшатнулись многие его прежние друзья, кому-то из руководящих китайских товарищей, может быть Чэнь-бодэ, а может быть генералу Линь Бяо, пришла в голову превосходная мысль пригласить в страну какого-нибудь известного зарубежного писателя и пусть этот известный зарубежный писатель напишет честные объективные очерки о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране.

Почему-то выбор пал на моего друга Божидара Божилова, и Божидар, понятно, не стал отказываться.

В Пекине Божидара поселили в гигантском отеле "Шанхай". В бесчисленных номерах "Шанхая", гостиницы, специально предназначенной для иностранцев, жил только один иностранец - сам Божидар Божилов, известный болгарский поэт, приглашенный Чэнь-бодой или Линь Бяо для написания честных объективных очерков о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране. Питался иностранец Божилов в чудовищно огромном и в столь же чудовищно пустом ресторане. Бар на горизонте был почти не виден. Когда появлялся официант Божидар отправлял его к бару за рюмкой водки и тот послушно уходил в долгую экспедицию. Выпив рюмку, Божидар вновь отправлял официанта к бару. Это повторялось много раз, но китайскому вышколенному официанту и в голову не пришло взять и принести Божидару не рюмку, а всю бутылку.

Из отеля Божидара не выпускали, никто его не навещал, читать китайские газеты и многочисленные дацзыбао, вывешенные даже в ресторане, он не умел. А дни шли. Даже недели шли.

Однажды, выпив очередную рюмку, утомленный одиночеством, испытываемым в одном из самых крупных городов мира, Божидар разнервничался. "Послушайте, - сказал он молчаливому маленькому переводчику, как тень следовавшему за ним в любой уголок огромного отеля. - Я приехал сюда писать честные объективные очерки о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране, но я никого не вижу, я ни с кем не встречаюсь, я не могу даже выйти из отеля, а окна в моем номере занавешены такими хитрыми шторами, что я не могу их раздвинуть. Как я могу писать в таких условиях? Мне нужны человеческие контакты!"

- Вы говорите как ревизионист, - ответил маленький переводчик, часто и укоризненно кивая черной красивой головой, украшенной прямым китайским пробором. - Мы создали вам хорошие условия. Надо лишь сесть за стол и написать честные и объективные очерки о великой китайской культурной революции и о положении дел в стране. Мы можем предложить вам черновик, которым вы можете воспользоваться.

- Какой, к черту, черновик! - возмутился Божидар. - Я требую встречи с китайскими писателями!

- Вы говорите как ревизионист, - негромко сказал маленький переводчик, все так же часто и укоризненно кивая черной красивой головой, украшенной прямым китайским пробором, - но мы пойдем вам навстречу. Завтра вы получите черновик честных и объективных очерков о великой китайской культурной революции и вообще о положении дел в стране. А если вам этого мало, завтра вы встретитесь с молодыми революционными писателями Китая, выросшими прямо из народа. Вы можете задать им любые вопросы, они ответят вам честно и прямо. Правда, в поездке по Пекину вас будут сопровождать телохранители.

- Разве я член ЦК или американский шпион? - неудачно пошутил Божидар Божилов.

Переводчик не ответил, но все вокруг покрылось тонкой корочкой льда такое он испытывал к Божидару отчуждение.

На другой день три телохранителя в закрытой машине привезли Божидара к огромному хмурому зданию и по бесчисленным пустым коридорам провели в сумрачный и обширный кабинет. Божидар знал, что каждый четвертый человек на земном шаре - китаец, но тут его обуяли сомнения: он жил в Китае уже три недели и практически никого, кроме переводчика, не видел.

Войдя в сумрачный кабинет, Божидар облегченно вздохнул - на длинной, покрытой искусным узором скамье, метрах в десяти от стола, за которым устроились Божидар, переводчик и телохранители, сидели семь молодых китайцев, поразительно похожие друг на друга. Сходство усугублялось синей униформой. Над головами молодых китайцев, аккуратно расчесанных на китайский прямой пробор, висел величественный портрет Великого Кормчего.