Александр Колпаков - Время — это кванты света Страница 8

«Крепись, Алеша!.. Мы сделали все, что могли. Я верю, что мы еще увидим Землю. Но если даже не увидим... Новые знания о Континууме важнее. И «Модуль» донесет их людям. Теперь в реке Времени мы — равные пловцы. И нет у нас близких, родных, только мы с тобой! Прошлое скроется за пиком пятивековой вершины. Будущее для обоих неведомо. Через пятьсот лет человек Земли изменится неузнаваемо. Наука о Континууме уйдет так далеко вперед, что о нас, Кривиче и Варене, могут и не вспомнить. Может, наши знания о Стене не окажутся забытой крупицей? Мало ли что случится за полтысячи лет? Но мы все равно будем счастливы! Мы вернемся в свою колыбель, и вокруг будет жить и радоваться юная поросль вечного древа Человечества... Новый виток спирали Жизни принесет людям новые радости — и новые сложности. И мы тоже ступим на этот виток. Что может быть более высокой наградой?»

Кривич молча сжал его локоть. Теперь для него не было человека дороже и ближе пилота. «Если останемся живы... именно с ним и придется шагать до конца. А вдвоем не страшно!..»

— Спи, друг, — сказал он. — До встречи.

Бесшумно сдвинулась прозрачная крышка ванны. Кривич глянул на розовые огоньки Реле времени и подумал о том, что можно ведь и не проснуться. Киберы, конечно, несокрушимы и непогрешимы, но и дорога неблизкая. Все может случиться на ней. Металл тоже не вечен! Он вздохнул, отогнал неприятную мысль — ибо выбора не было. Потом сам погрузился в гипотермический раствор. Блаженная истома охватила его... В меркнущем сознании проплывали дорогие образы. И тут огромная боль сжала его сердце. Он опять увидел ее: Унара была здесь, с ним. Здесь, рядом — и в бесконечном отдалении. Он глухо застонал, пытаясь прижаться лбом, щекой, губами к ее лицу. Унара как-то безнадежно покачала головой, неуловимо отдалилась и — растаяла во тьме. И Кривич понял: больше он никогда не увидит ее. Боль все круче схватывала сердце, он беззвучно заплакал — и стремительно полетел в черную ночь небытия.

... «Модуль» вошел в Систему только через пятьсот двенадцать лет. Варен и Кривич крепко «спали» в гипотермическом лоне и не слышали, как взревела сирена. Киберы, истуканами проторчавшие все полтысячелетие, ожили, задвигались и, повинуясь программе, включили тормозной двигатель. Реактор быстро «доел» крохи энергии и смолк. Но скорость «Модуля» удалось погасить до планетарной. Вот только для посадки ничего не осталось — ни крупицы, ни кванта.

От Плутона — через всю Солнечную систему — понесся записанный на пленку голос Кривича: «Я — «Модуль» с галактолета «Паллада», ведомого Вареном! Иду по инерции пять столетий. Мои координаты... Нет топлива для посадки. На борту двое, одни из нас в шоке. Остановите «Модуль»! Остановите нас!..».

Сигнал был пойман и расшифрован станцией связи Титана.

Два гиганта-спасателя догнали «Модуль» именно в тот момент, когда аппарат, пронизав орбиты всех планет, готовился — уже навсегда — исчезнуть в мироздании.

...Кривич очнулся, открыл глаза. Долго не мог понять, где он и что с ним. Лежал он в комнате с прозрачными стенами, за ними виднелись густая синева неба, огромный диск Сатурна, который Алексей сразу узнал по знаменитым кольцам, перечеркнувшим небосвод.

Потом над ним склонились лица каких-то незнакомых людей. Тут Кривич вспомнил все — и тревожно приподнялся на ложе. «Где Варен? Что с ним?..». Кто-то в белом одеянии, наверняка — врач, прочел его мысли и успокаивающе сказал:

— Он здесь. Не волнуйся!.. Все эти долгие столетия Земля помнила о вас — первооткрывателях Континуума. Что ты хочешь сказать человечеству?.. — Смысл его слов был понятен, будто кто-то в мозгу отпечатал фразу на русском языке.

Он протянул Кривичу крохотный приборчик, похожий на кольцо. «Микрофон, наверно...».

Кривич блаженно вздохнул, прикрыл веки. Медленно откидываясь назад, к спинке ложа, он радостно кричал мысленные слова: «Дорогой ты наш Эскулап! Спасибо тебе!... Но я хотел бы сейчас одного — я выпил бы чистой родниковой воды, которую так любил пить в детстве. В логу, что на родине, в южной степи».

И эта мысль была лишь адекватным выражением его любви к отчей планете, к людям, живущим на ней.