Борис Письменный - Открыватель визиологики Страница 8

Верно, Матвей никак раньше не мог вспомнить это имя - Лия Купер. Она была первым человеком из направдободобной страны Америки, которого он увидел. Купер была знаменита еще и тем, как она сдавала экзамены. Очень убедительно говорила: - Профессор, я ВИЖУ предмет так ясно перед моими глазами; как сказать по-русски не знаю... И она показывала жестами, как видит и только не может подыскать русских слов. По маминым восхищенным воспоминаниям, находчивой американке все замечательно сходило с рук.

Теперь, сам американец, привычно думающий по-английски, Печкин видел эту проще. Лия вовсе не собиралась объясняться цветисто. I see - для нее не метафора. Не только не английском, на многих языках Понимать=Видеть обычные эквиваленты. Почему, собственно?

Нет, не просто слова-синонимы, - вдохновленно решал Матвей, - мы, может быть, в самом деле понимаем таким же путем, как видим. Та же логика -ВИЗИОЛОГИКА! Не оттуда ли преследующие его амебы, вырезные фигуры воображения? Когда фигуры смыкаются, интуиция кричит - Бинго! Через умозрение, через эстетику простого и точного узора совпадений мы интуитивно опознаем идею. Через красоту опознаем истину!

На этом месте своих размышлений Матвей аж присел в кровати.

Он живо вообразил что связывались концы каких-то его личных постоянных поисков. ВоОБРАЗил - понятия не имея ни о св. Матфее, ни о пророчествах и поисках библейского евангелиста. Его ( не Матвея.)

Находки сыпались одна за другой:- Осязание - форма пространственного зрения-представления. Когда я был под повязкой, глаза переместились на кончики пальцев. Звук - то же самое осязание, только через давление среды. Нос 'геометрически', т.е. 'зрительно' опознает запах: в зависимости от того треугольные или, например,овальные молекулы химиката западают в эпительные лунки... Так что - запах тоже!

Любые собираемые нами сигналы стекаются в зрение - Умо-Зрение.

- ВИЗИОЛОГИКА! - шептал, махал руками возбужденный Матвей. Медсестра подбежала к нему, помогая улечься обратно. - Сэр, вы окей? Но Матвею обязательно хотелось немедленно поделиться своими откровениями, которые разрастались с каждой минутой. С кем поделиться? Кому скажешь такое? Отодвинув белую штору, он мог видеть только угол палаты наискосок; оттуда, как всегда, доносилось идиотское "Колесо Фортуны", записанные аплодисменты телезрителей. Было и другое место, куда бы он хотел добраться, если бы мог вставать. Откуда-то издалека, по коридору доносилась русская речь, голос, то ли жалующийся, то ли рассказывающий старый анекдот. Чудилось - Матвея зовет приятель из детской секции бокса, припоминая его всегдашнее прозвище - Нос.

В трубках и проводах, ходить еще не решался, Матвей присел к свету и, найдя поблизости бланки больничного меню, стал записывать на обороте свои скрижали, свои Десять Заповедей. Точнее - Евангелие он Матфея.

В пылу вдохновения спешил Матвей записать то, что, как мы полагаем, совершенно случайным образом ему было ниспослано свыше.

Небычайный душевный подъем ему был понятен. Он был счастлив уже потому, что остался жив. Ему объяснили, что роковой удар лишь "чуть-чуть сместился" от смертельной зоны. Опять, как и во всем, преследующие его смещения - его макушки, его судьба,его корабельный проект... Не тот ли самый удар протряс мозги, натолкнул его на идею? Не ту ли отгадку, чудилось ему, он ждал с давних пор? Есть от чего поддаться суеверию! Человеческий мозг не может без объяснений. Матвей находил свои рациональные объяснения происходящему.

- Не может все сводиться к абсурду. Должен быть смысл, - думал Матвей. - Меня--малого мира сего для чего-то избрала Природа. Может быть для того, чтобы через меня, через глаза моего мозга взглянуть на самое себя.

На следующей неделе, сразу после завтрака, к Матвею заявилась целая делегация -- семейство его недавней, второй жены Серафимы. (Брак распался уже в Америке по случаю пропажи искры в цилиндрах. В дороге было неплохо, но, кроме желания уехать, общего между ними не оказалось. Не помог и ребенок.)

...Сначала вбежала дочка - Люсенька, затем Тарас Гордеевич, теща и Серафима с полными сумками.

-- Молодцом, молодцом...-- тряс ему руку Тарас Гордеевич, пока спорая Серафима, развернув циркулем накроватный столик, выкладывала свежую клубнику, виноград и печенье хворост домашнего изготовления.

Оксана Филиповна увидела радио и тут же включила: -- Ты что, Матюша, лежишь, как в могиле, скучаешь. Вон, у всех в палатах телевизор играет. Слушай, настрою тебе мое радио. Из приемника раздалось бодрое, с нажимом на "р": -- Со всем светом мы говорим по--русски...

-- Куда тебя угораздило? Больно еще? -- интересовалась Серафима.

-- Кто спрашивает у больного здоровье! -- гоготал тесть. -- Смотри, моряк красив сам собою; у него меню в сто страниц, назаказал себе жратвы, как в ресторане. Или, ты что -- вредителей в белых халатах нашел? Какую жалобу на них строгаешь? Давай, не боись!

-- Ешь, Матюша, кушай, ни кого не слушай, -- приглашала Оксана Филипповна.

Заглянул доктор Мортис с экскортом накрахмаленных сестер, разрешил подниматься, с помощью, если потребуется; обещал вскоре вернуться.

-- У вас, Метью, сегодня будет много гостей, телевизионный канал ЭнБиСи -- так что будем готовы.

Снаружи, в коридоре, царило возбуждение, больше похожее на эвакуацию госпиталя, чем на обычный час посещений -- тянули провода, бегали люди; сквозь суматоху доносилась знакомая дразнилка про 'Нос'.

Матвей не сдержался -- впервые за многие дни спустил ноги на пол; и, держась за колесное кресло и за тестя, встал слабый, на чужеватых ногах. Смог все--таки, сделал два шага; для начала - выключил русское радио: чепуха, произносимая на родном языке почему-то раздражала сильнее английской речи. Казалось, будто шкодники из посторонних залезли в радиорубку профсоюзного дома отдыха и несут что попало. Лучше, решил Матвей, попытать свои силы - отправиться к дразнильщику.

Выйдя с тестем наружу, Матвей добрался до распахнутой двери дальней палаты. В кресле--каталке, в одиночестве сидел желтый, изможденный человек; закинув голову, с закрытыми глазами вопил, на все лады повторял слово 'Нос'.

-- Могу вам помочь? -- спросил Матвей по--русски.

Человек уронил голову на грудь и притих.

-- Не обращайте внимания, -- сказала проходившая филлипинка--уборщица.

- Он всегда зовет медсестру -- nurse; ему ничего не надо.

А в палате уже установили добавочный свет. Кругом были горы цветов, подарки; открытки разбросаны веером по постели. Дочь Люся, бегая, споткнулась о протянутый кабель, плакала навзрыд. Матвей прижимал ее к себе, успокаивал...

-- Ни с места, мотор! -- раздался фальцет режиссера; весь свет и три камеры направились на Матвея и его рыдающую дочь. Режиссер выкидывал в воздух пальцы, один за другим; когда он растопырил всю пятерню, камеры развернулись в сторону довольно известной дикторши 4--ого канала нью--йоркского телевидения, которая, сияя счастьем, информировала: