Василий Бережной - Сенсация на Марсе (сборник) Страница 82

— А это наше постарение? — обернулся из-за пульта Павзевей. — Перед сном экипаж был молод. Не могли же мы в конце концов проспать пятьдесят земных лет и остаться в живых!

— Позвольте, а почему именно пятьдесят? — спросил Лойо Майо.

— Аккумуляторы питания внутренней связи, рассчитанные на пятьдесят лет, исчерпаны. Пришлось менять пластины.

— Так, это уже что-то другое, — задумчиво произнес Идерский. — Щелями это объяснить невозможно. Наоборот, здесь, очевидно, произошло уплотнение времени, значительное его ускорение.

— Получается, за десять часов — пятьдесят лет? — пробормотал Нескуба. — Ничего себе!

— Теоретически в пространстве, которое интенсивно сжимается, время может лететь с бесконечно большой скоростью, сказал Хоупман. — Тысячелетия могут промчаться за одно короткое мгновенье, целые тысячелетия. Так что нам… в этом смысле повезло.

— Действительно, — вздохнул Павзевей, — если бы с такой скоростью…

— Тогда мы бы здесь сейчас не сидели и не обсуждали бы парадоксы времени и пространства, — иронически усмехнулся Илвала.

— Все это так, — покачал головой Идерский. — На тысячу лет нас никак уж не хватило бы.

У Нескубы немного отлегло от сердца: шутят, улыбаются значит, не все еще потеряно.

Заговорил рассудительно, взвешивая слова:

— Коллапсирующая звезда, пространство, замкнутое на самое себя… Все мы сходимся на том, что «Викинг» попал в гравитационную ловушку черной дыры. Но вот прошло достаточно времени…

— Может быть, пятьдесят лет, — вставил Павзевей.

— Да, пятьдесят лет, а мы все падаем и падаем… Но получены ли новые характеристики… этого объекта?

— Самое звезду как таковую нащупать не удалось, — ответил Лойо Майо. — А вот конфигурация неба очень изменилась. Галактики стягиваются воедино. Все видимые галактики.

— Стягиваются воедино? — переспросил Нескуба, и поредевшие брови его взлетели вверх. — Следствие скорости «Викинга»?

Лойо Майо потер пальцами лоб, словно хотел разгладить морщины:

— Нет, наша скорость здесь ни при чем… То есть она в какой-то мере… Но не это главное. Очевидно, меняется геометрия пространства. Мы углубились в такую область Вселенной, где возможны парадоксальные явления. Впрочем, выводы делать еще рано, наблюдения продолжаются…

Идерский придерживался примерно такого же мнения:

— Необходимо проводить наблюдения пространства всеми имеющимися способами, чтобы охватить не только Метагалактику, но и элементарные участки. Максимально широкий спектр наблюдений — вот что даст нам возможность разобраться в новой картине Вселенной.

Прислушиваясь к рассуждениям ученых, Нескуба пытался воплотить их абстракции в некие конкретные реалии, представить себе эти «щели во времени», искривление пространства, его замыкание на себе, мерцательное влияние времени… И ничего не получалось. Воображение оперировало обычными образами эвклидова пространства и не могло создать никаких других конструкций. Конечно, Нескуба понимал, что здесь может помочь только математическое мышление, что абстракции нужно ловить сетью формул, и все равно ощущение этого невидимого препятствия, ограничивавшего воображение, подавляло мысль и угнетало душу.

В дверном проеме появилась женская фигура, и, присмотревшись, Нескуба узнал Эолу. Подойдя, она шепнула ему на ухо:

— Пора проводить Ротнака.

— Что? — не понял капитан.

Она повторила.

— А-а… да… — Мрачная действительность напоминала о себе, требовала своего, и нужно было оторваться от романтической сферы гипотез. Нескуба встал. — Вот что, друзья, настало время попрощаться с Ротнаком.

На глазах Идерского появились слезы.

— Неужели Ротнак… — прошептал он, глядя на Эолу. — Неужели он…

Эола молча кивнула и ушла.

— Да, — Нескуба обвел взглядом своих товарищей. — Первые похороны в космосе.

Один за другим вышли они из командного отсека. Только Павзевей сутулился у пульта.

Лойо Майо молча положил перед Нескубой черную фотографию. Мол, смотри и постарайся понять, что это такое. Глаза его поблескивали. Нескуба склонился над фотографией, но, как ни напрягал зрение, ничего не мог различить, кроме равномерной черноты. Протер глаза пальцами, но эффект был все тот же.

— Его бесконечность Космос?

Астроном кивнул.

— Я такого языка не понимаю, — поднял голову Нескуба. Не можете ли вы дополнить этот негатив словами?

— Это… видите ли… потрясающее открытие…

— Я ничего здесь не вижу.

— Ах да, прошу прощения! Извините, пожалуйста! — Лойо Майо засуетился, роясь в карманах комбинезона. В конце концов вытащил откуда-то что искал. — Вот, будьте добры. — И, протянув Нескубе лупу, указал пальцем на правую сторону фотографии. — Взгляните сюда.

Нескуба принялся пристраивать лупу, то приближая, то отдаляя ее от фотографии, и снова ничего не обнаружил.

— Вот она где! — Астроном дрожащим пальцем ткнул куда-то. — Одна-единственная точечка во всем пространстве.

Нескуба навел лупу на это место и только теперь действительно заметил маленькую белую точку.

— Разве это не царапина?

— Технология у нас на высоте. А этот уникальный документ имеет эпохальное значение. Здесь зафиксирована вся наша Метагалактика. Мир, откуда мы вылетели…

— Вот эта светлая точечка?

— Именно она! — кивнул головой астроном. — Конечно, при очень большом увеличении.

— Неужели мы улетели так далеко? — ужаснулся Нескуба. Да на такое расстояние не хватило бы жизни тысячи поколений!

— Расстояние здесь, может быть, и не такое большое. В космических масштабах — рукой подать. Суть в размерах нашей Метагалактики. Мы ее видим сбоку, размер ее составляет микроскопическую часть сантиметра: десять в минус тридцать третьей степени.

Брови Нескубы сошлись на переносице, на лбу собрались морщины. Что он такое говорит? В минус тридцать третьей степени? Это ведь ноль целых, за ним еще тридцать два нуля и единица. В своем ли он уме, этот Лойо Майо?

— Это парадоксально, но…

— Но факт? — подхватил Нескуба и испытующе взглянул на собеседника. Тот не выдержал взгляда, отвел глаза в сторону, губы его вздрогнули, будто он хотел что-то сказать, но не решился.

«Все ясно: психическое расстройство, — подумал Нескуба. В условиях бесконечных стрессов нетрудно и свихнуться… Тревожно-маниакальное состояние…»

Между тем Лойо Майо объяснял дальше:

— Такому парадоксу содействовала большая концентрация массы, что неминуемо вызвало искривление пространства…