Алексей Корепанов - Призрачный сфинкс Страница 86

Оказывается, «кола» была не единственным занятием жеребяток – кое-кто из них еще и читал книги. И это было приятно, и вселяло надежду…

Получасовые поиски наконец увенчались успехом – в руках Виктора Павловича оказалась помятая, покрытая какими-то желтыми пятнами папка, свидетельствующая о том, что в тысяча девятьсот сорок восьмом году Антонио Бенетти действительно находился здесь, в этой больнице.

«Бенетти Антон Семенович, – значилось на обложке. – Год рождения 1921».

Доктор Самопалов положил папку на подоконник, открыл ее и принялся перебирать пожелтевшие слежавшиеся бумаги. Направление городской поликлиники №3… Результаты анализов… Назначенные процедуры… Данные обследования… Заключение лечащего врача…

Здоров. Полностью вменяем, психически здоров… Подлежит выписке…

«Подлежит выписке» – но это отнюдь не значило, что Антонио Бенетти вернулся домой. Министерство здравоохранения, которое в данном случае представляла областная психиатрическая больница, просто передало бывшего военнослужащего вражеской армии в руки другого министерства – гораздо более могущественного и жестокого…

Под тонкой пачкой медицинских документов в папке обнаружилось несколько листков довольно плотной сероватой бумаги, вырванных, вероятно, из альбома. Листы были исписаны с обеих сторон бледно-фиолетовыми чернилами. Почерк был мелкий, буквы угловатые, кое-где строчки едва не наезжали друг на друга. Некоторые слова были зачеркнуты, некоторые – вписаны поверх строки или на неровных полях. Какое отношение имели эти альбомные листы к «истории болезни» Антонио Бенетти, доктор Самопалов не мог определить, потому что написано все это было не по-русски. Но и не по-китайски. Это была латиница, и Виктор Павлович не сомневался в том, что перед ним какой-то итальянский текст, выведенный, скорее всего, рукой Антонио Бенетти. Скользя глазами по строкам, он обнаружил вдруг легко читаемые знакомые слова – и какая-то нервная волна выплеснулась из солнечного сплетения, из самой манипура-чакры; наверное, нечто подобное испытывает следователь, когда нежданно-негаданно натыкается на очень важную улику.

«Чезаре Борджа». «Романья». «Медичи». Эти слова, хотя и написанные латиницей, понимались без труда, они просто-таки бросались в глаза, прокладывая несомненный мостик к видениям Демиурга-Ковалева. Мостик из тысяча девятьсот сорок восьмого в середину девяностых…

И было еще одно слово, трижды повторенное на полях крупными, почти печатными буквами – и подчеркнутое: «Мерлион».

Доктор Самопалов не был уверен, что когда-либо раньше встречал это слово: название? имя? На ум сразу же пришла ассоциация: «Мерлин». Легендарный чародей. Король Артур, Геньевра, Ланселот Озерный и прочие. Хотя вряд ли тут была какая-то связь. Не большая, чем между «ромом» и «ромбом» или «столом» и «стволом».

Виктор Павлович аккуратно согнул альбомные листы и опустил в карман халата, обдумывая, кто из знакомых мог бы помочь с переводом: все-таки не английский, а итальянский, таких специалистов в городе наверняка гораздо меньше. Вдалеке, за шеренгами стеллажей, зазвонил телефон, и через несколько секунд оттуда раздался дребезжащий голос Хижняка:

– Витя, это тебя!

Доктор Самопалов закрыл папку и, оставив ее на подоконнике, направился к телефону, на ходу отряхивая со своего белого халата пыль минувших лет.

Звонили из приемной главврача. Доктору Самопалову надлежало провести обследование по линии органов внутренних дел, то есть дать заключение о психическом состоянии очередного правонарушителя. Дело это было для Виктора Павловича не новое – хотя и далеко не ежедневное, – и он, покинув больничный архив, направился к своему корпусу.

На первом этаже, в левом крыле здания, был один закуток, от пола до потолка перегороженный вполне надежной, очень смахивающей на тюремную, решеткой. Там располагалась небольшая – на четыре койки – палата и совсем крохотное служебное помещение без окон, бывшая ординаторская, в котором едва умещались стол и два стула. Дежуривший у закутка молодой парнишка в милицейской форме отпер решетку, пропуская доктора Самопалова. Виктор Павлович заглянул в миниатюрное окошко, прорезанное в двери палаты: на койке сидел коротко стриженный парень в джинсах и сером свитере. Лицо у него было отрешенным и невеселым. Виктору Павловичу вместе с двумя другими врачами надлежало определить, вменяем ли был этот молодой человек в момент совершения преступления, и вообще – нормальный он или ненормальный. Чаще всего доктору Самопалову приходилось иметь дело с убийцами и сексуальными маньяками, которых с каждым годом плодилось все больше и больше. Врачебная экспертиза могла самым решительным образом повлиять на дальнейшую судьбу преступника.

В служебном помещении Виктора Павловича ждал старый знакомый из горотдела – капитан милиции Марущак. Был он в цивильной одежде, катал из одного угла рта в другой незажженную сигарету и, упираясь грудью в край столешницы, листал свои бумаги.

– Привет психам! – выплюнув сигарету, встретил он доктора Самопалова традиционной фразой, приподнялся со стула и протянул руку, чтобы поздороваться. – Доктор, у меня что-то не в порядке с головой.

– Не может быть, – так же традиционно ответил Виктор Павлович. – У вас же головы нет.

– Вот я и говорю: с головой что-то не в порядке! – капитан Марущак вновь сел, посерьезнел и кивком указал врачу на стул, стоящий по другую сторону стола. – Садитесь, Палыч. Принимайте очередного.

– Кто?

Марущак сломал сигарету и бросил на свои бумаги. Его слегка одутловатое лицо помрачнело.

– Подозревается в убийстве. Причем изощренном. Пьян не был, проверено пробами – только пиво. В картотеке не значится, у вас тоже не проходит. На отморозка, вроде, не похож. Чердак резко двинуло? В общем, Палыч, я, как всегда, по порядку, факты, а там берите его в оборот.

– Само собой, – кивнул доктор Самопалов. – Как он сейчас, адекватен?

– Сейчас – вполне. Но ахинею нес, я вам доложу, изрядную. Фильм ужасов, один в один. Короче, излагаю.

Доктор Самопалов, закинув ногу на ногу, слушал рассказ капитана Марущака, разглядывая носок собственной туфли, и вскоре вновь, как совсем недавно, ощутил выплескивающиеся из солнечного сплетения, из манипуры, холодные волны.

Ситуация, при которой было совершено преступление, воссоздавалась только со слов подозреваемого, Олега Чулкова, находящегося в палате за стеной. Олег работал дизайнером на частном предприятии «Портал»; там же работал и монтажник Денис Покатенко – жертва преступления. Завершив свой трудовой день, они вместе сходили на футбол, а потом пешком отправились домой – оба жили в «спальном» микрорайоне за Пролетарским парком. По пути они зашли в две-три пивные «точки», а уже возле парка надолго зависли в шашлычной. Согласно показаниям Олега Чулкова, шашлычную они покинули в начале одиннадцатого и направились через парк в свой микрорайон кратчайшим путем – не по центральной аллее, где было еще довольно людно, а по тропинке, ведущей мимо густого кустарника и деревьев прямо туда, куда им и было нужно. Выпитое пиво все настойчивее требовало предпринять немедленные действия, и они, не долго думая, остановились у кустов, рядом с тропинкой, благо вокруг никого не было. Увлеченный процессом Олег вдруг услышал в кустах какой-то шум. В сгустившихся сумерках он увидел – во всяком случае, так он говорил, – как из кустов высунулась длинная то ли рука, то ли лапа и схватила за волосы Дениса, делавшего свое дело шагах в пяти-шести от Олега. Сильным рывком рука втянула Дениса в кустарник, и сквозь треск ветвей раздался его отчаянный крик. Олег оторопел и некоторое время стоял неподвижно, вслушиваясь в возню за кустами, а потом ломанулся туда на помощь товарищу. И там, на пятачке под деревьями – опять же, по его словам, – он увидел ужасную картину: мохнатое существо под два метра ростом, похожее на обезьяну, обхватив извивающегося Дениса, зубами впилось ему в горло. Существо урчало, сопело, существо выгрызало куски человеческой плоти и сосало обильно текущую кровь.