Артур Кларк - Сад Рамы Страница 9

В это время все мы находимся в баке. Интенсивные ускорения повторяются и занимают чуть менее восьми часов в цикле, длящемся двадцать семь часов шесть минут. Вполне очевидно, что это время предназначено для сна. Через двадцать минут после погружения в бак крошечные фонарики над головой гаснут, и мы погружаемся в полную тьму, нарушаемую лишь за пять минут до окончания восьмичасового интервала.

По словам Ричарда, мы улетаем прочь от Солнечной системы. Если ни интенсивность, ни направление маневра не изменятся, через месяц мы будем удаляться от» Солнца со скоростью, превышающей половину скорости света.

— Куда же мы летим? — поинтересовался вчера Майкл.

— Рано говорить, — отозвался Ричард. — Пока ясно одно — мы мчимся от дома с невероятной скоростью.

Температуру и плотность жидкости в баке подбирают каждый раз в точном соответствии с параметрами наших тел. И лежа в темноте, я не ощущаю ничего, кроме едва заметной силы, придавливающей меня книзу. Память вечно напоминает, что я нахожусь внутри устройства, защищающего тело от воздействия ускорения, однако отсутствие ощущений постепенно заставляет вовсе забывать о теле. Тогда и начинаются галлюцинации. Получается, что для функционирования моему мозгу необходим какой-то сенсор. Когда я не ощущаю ни звуков, ни света, ни вкуса, ни запаха, ни боли, деятельность его разлаживается.

Два дня назад я попыталась обсудить этот вопрос с Ричардом, однако он поглядел на меня, словно на сумасшедшую. У него никаких галлюцинаций не было. Свое время он проводит в «сумеречной зоне» (так он называет свое состояние), пограничной между сном и бодрствованием, за вычислениями, составлением воображаемых карт Земли, даже заново переживает памятные сексуальные впечатления. Он вполне управляет своим мозгом и в отсутствие сенсора. Поэтому мы настолько различны. Избавившись от обязательной обработки информации, поступающей с миллионов клеток моего тела, мой ум стремится отыскать собственный путь.

Галлюцинации обычно начинаются с того, что в окружающей меня тьме появляется яркая красная или зеленая точка. Она растет, становится пестрой

— к ней добавляются чаще всего желтый, синий и пурпурный цвета. Каждый из них образует собственный узор, быстро расползающийся по всему полю зрения, преобразующемуся в картину калейдоскопа. Она разрастается ускоряясь, сотни полос и пятен сливаются в едином цветовом взрыве.

И посреди бури красок всегда появляется изображение. Сперва я не могу разобрать подробностей — фигурка или фигурки невелики, словно бы расположены где-то далеко-далеко. Придвигаясь ближе, изображение несколько раз меняет цвета, тем самым делаясь ирреальным, приобретая некий сюрреалистический оттенок и каждый раз путая меня. Почти в половине случаев я вижу или свою мать, или самку гепарда, или львицу, в которых немедленно узнаю ее же. И пока я только наблюдаю, не пытаясь общаться с матерью, она остается в меняющемся изображении, однако стоит лишь попытаться вступить с ней в контакт, мать или животное, которым она представляется, немедленно исчезает, вызывая в душе моей чувство потери.

Во время одной из последних галлюцинаций цветовые волны улеглись в геометрические узоры, сделавшиеся человеческими силуэтами, цепочкой марширующими по полю зрения. Процессию возглавлял Омэ в ярких зеленых одеждах. Замыкали группу две женщины: любимые мной в девичестве героини — Жанна д'Арк и Алиенора Аквитанская. Когда я впервые услыхала их голоса, процессия немедленно рассыпалась и исчезла. Я оказалась вдруг в маленькой лодочке на утином пруду, окутанная предутренним туманом, вблизи нашей виллы в Бовуа. Я затрепетала от страха и безутешно зарыдала. Немедленно проступившие сквозь туман силуэты Жанны и Алиеноры принялись уверять меня, что отец мой вовсе не намеревается жениться на той англичанке-герцогине Елене, с которой отправился на отдых в Турцию.

На следующую ночь цветовая вспышка сменилась причудливой театральной пьесой в японском, наверное, духе. В привидевшемся спектакле было лишь два действующих лица, на обоих блистали выразительные маски. Облаченный в костюм западного покроя мужчина читал стихи, глаза на его дружелюбном лице были на редкость ясными и открытыми. Другой же напоминал самурая XVII века. Лицо его скрывала хмурая маска. Он угрожал мне и своему по-современному одетому коллеге. Наконец, сойдясь посреди сцены, оба слились в единую личность — тут я вскрикнула.

Некоторые из наиболее ярких галлюцинаций длились не более нескольких секунд. На вторую или третью ночь явился обнаженный принц Генри, воспламененный желанием… он вторгся в другое видение, в котором я ехала верхом на огромном зеленом октопауке.

Вчера поначалу никаких видений не было. А потом я почувствовала невероятный голод и перед внутренним взором появилась громадная розовая манно-дыня. И когда во сне я захотела ее съесть, у плода выросли лапки и он затрусил прочь, растворившись в тенях.

Неужели видения имеют какой-то смысл? Можно ли узнать что-то о себе и о своей жизни из хаотических блужданий разума?

Споры о значении снов бушевали в течение почти трех столетий и так ничем не закончились. А мои галлюцинации, как мне кажется, еще более далеки от реальности, чем обычные сновидения. В известной мере они сродни тем двум психоделическим[4] путешествиям, которые мне довелось пережить ранее, и любые попытки логически объяснить их, конечно, абсурдны. Однако по ряду причин я все-таки полагаю, что в явно случайных и диких блужданиях разума может крыться какой-то смысл. Вероятно, я считаю так лишь потому, что, на мой взгляд, человеческий разум просто не в состоянии функционировать беспорядочно.

22 июля 2201 года

Вчера пол наконец перестал сотрясаться. Ричард предсказывал это — нам уже два дня не приходилось погружаться в бак — и сумел правильно заключить, что маневр близок к завершению. Итак, начинается новая стадия нашей немыслимой одиссеи. Мой муж утверждает, что мы теперь движемся со скоростью, превышающей половину скорости света. А это значит, что мы покрывали расстояние от Земли до Луны каждые две секунды. Мы направляемся к Сириусу — самой яркой звезде на ночном небе нашей родной планеты. Если новых коррекций не будет, в окрестностях этой звезды мы окажемся лет через двенадцать.

Я рада, что наша жизнь может уже возвратиться к ставшему привычным распорядку. Симона спокойно перенесла проведенное в баке время, однако сомневаюсь, чтобы подобные переживания не оставили следа на психике младенца. Для нее важно, чтобы мы скорее восстановили прежний суточный распорядок.