Рэй Брэдбери - Воспоминание об убийстве Страница 9

— А меня ты знаешь, милый?

— Думаю, да.

— Очень хорошо?

— Достаточно хорошо.

— А вдруг я тебя убью?

— Не сумеешь. Ты любишь меня.

— Себя, — промурлыкала она, — я тоже люблю.

— Ты всегда была со странностями. Никогда не понимал и сейчас не понимаю, что и зачем ты делаешь.

— Самосохранение.

Ты предлагаешь ей сигарету. Она стоит совсем рядом. Ты с удивлением качаешь головой:

— Видел однажды, как ты отрываешь мухе крылышки.

— Это было интересно.

— А ты в школе не анатомировала слепых котят?

— С увлечением.

— Ты хоть представляешь, что наркота с тобой делает?

— Мне это доставляет огромное удовольствие.

— А это?

Вы стоите совсем рядом, поэтому довольно одного движения, чтобы лица сблизились. Ее губы все так же хороши. Теплые, живые, мягкие.

Она чуть-чуть отстраняется:

— Это мне тоже очень нравится.

Ты прижимаешь ее, ваши губы снова встречаются, и ты закрываешь глаза…

— Черт! — Ты отскакиваешь.

Ее ноготь впился тебе в шею.

— Прости, милый. Я тебе сделала больно? — спрашивает Энн.

— Все хотят принять участие в представлении, — говоришь ты, достаешь любимый пузырек и вытряхиваешь на ладонь несколько пилюль. — Бог мой, леди, ну и хватка у вас. Впредь обращайтесь со мною получше. Я очень нежный.

— Извини, забылась, — говорит Энн.

— Лестно слышать. Но если будешь забываться каждый раз, когда мы целуемся, то от меня скоро останется лишь кровавая лужа. Подожди.

Еще бинт — на шею. Опять целуешь ее.

— Тише едешь — дальше будешь, детка. Мы смотаемся на пляж, и там я прочитаю тебе лекцию о том, сколько зла таит в себе общение с Майклом Хорном.

— Роб, что бы я ни говорила, ты все равно будешь продолжать роман?

— Решение принято. На чем мы остановились? Ах да.

Снова губы.

Чуть позже полудня ты останавливаешь машину у края облитого солнцем обрыва. Энн бежит впереди, к деревянной лестнице, уходящей на двести футов вниз по склону. Ветер треплет ее бронзовые волосы; в синем купальнике она выглядит очень нарядно. Ты, задумавшись, идешь следом. Ты исчез. Городов нет, шоссе пусто. Под ногами море охватывает широкий пустынный берег с гранитными выступами, выщербленными и вымытыми бурунами. Пронзительно кричат болотные птицы. Энн идет впереди. «Ну что за дурочка», — думаешь ты о ней.

Вы гуляете, взявшись за руки, и стоите, впитывая солнечные лучи. Тебе кажется, что все очистилось, все хорошо. Пока. Жизнь чиста и свежа, даже жизнь Энн. Тебе хочется разговаривать, но среди этого соленого безмолвия голос звучит как-то нелепо, да и все равно язык еще болит от той острой вилки.

Вы подходите к самой воде, и Энн что-то поднимает.

— Ракушка, — говорит она. — А помнишь, как ты нырял в своей резиновой маске и с трезубцем. Сорвиголова? В старое доброе время.

— Старое доброе время. — Ты думаешь о прошлом, об Энн и о себе, о том, что вам обоим нравилось. Ездить на побережье. Рыбачить. Нырять. Но уже тогда она была каким-то странным существом. Совершенно спокойно убивала омаров. С удовольствием чистила их.

— Ты всегда был таким безрассудным, Роб. Да, в сущности, таким и остался. Не боялся нырять за устрицами, а ведь этими раковинами мог сильно порезаться. Острые, как бритвы.

— Знаю, — говоришь ты.

Энн кидает ракушку, которая падает около твоих сброшенных ботинок. Возвращаясь, ты обходишь ее, чтобы случайно не наступить.

— Мы могли бы быть счастливы, — говорит Энн.

— Приятно об этом мечтать, правда?

— Мне бы хотелось, чтобы ты передумал.

— Слишком поздно, — отвечаешь ты.

Она вздыхает.

На берег накатывает волна.

Тебе не страшно быть здесь вместе с Энн. Она ничего тебе не сделает. Ты ее контролируешь. Нет, это будет легкий, праздный день, без всяких событий. Ты настороже, готов к любым неожиданностям.

Ты лежишь на солнце, и оно пронизывает до самых костей, расслабляет, расплавляет на песке. Энн рядом, солнечные лучи золотят ее вздернутый носик и сверкают в крохотных капельках пота на лбу. Вы болтаете о веселых пустяках, ты ею очарован; как она, такая красивая, может быть такой подколодной змеюкой, лежащей у тебя поперек дороги, и в то же время смущенной и маленькой где-то в глубине души, куда ты не можешь заглянуть?

Ты перевернулся на живот. Песок горячий. Солнце теплое.

— Да ты сейчас сгоришь, — наконец, смеясь, говорит Энн.

— Не исключено, — отвечаешь ты, чувствуя себя очень умным, совершенно бессмертным.

— Погоди, дай-ка я намажу тебе спину маслом, — говорит Энн, расстегивая блестящую, натуральной кожи китайскую головоломку своей сумочки. Вынимает бутылочку прозрачного желтого масла. — Это защитит тебя от солнца. Идет?

— Идет, — отзываешься ты, чувствуя себя очень хорошо, прямо-таки превосходно.

Она поливает тебя маслом, словно поросенка на вертеле. Бутылочка опрокинута и содержимое стекает тонкими струйками, блестящими, желтыми и прохладными, во все углубления на спине. Энн растирает масло рукой. Ты лежишь с закрытыми глазами, что-то мурлыча под нос, наблюдая за маленькими голубыми и желтыми пузырьками, танцующими под зажмуренными веками, а она все льет и льет масло, смеется, массирует спину.

— Мне уже прохладнее, — говоришь ты.

Она растирает тебя еще минуту-другую, потом тихо садится рядом. Проходит много времени, а ты дежишь не двигаясь, поджариваясь на песчаной жаровне, не желая пошевелиться. Солнце уже не такое горячее.

— Ты боишься щекотки? — доносится сзади голос Энн.

— Нет, — отвечаешь ты и улыбаешься уголками рта.

— У тебя такая милая спинка, — говорит Энн. — Хочу пощекотать ее.

— Валяй щекочи.

— Здесь щекотно? — спрашивает она.

Ты чувствуешь далекое, какое-то сонное прикосновение к спине.

— Нет.

— А тут?

Ты ничего не ощущаешь.

— Ты ведь даже не дотрагиваешься до меня.

— Я читала в какой-то книге, — говорит Энн, — что зоны чувствительности на спине развиты очень плохо, поэтому большинство людей не может точно определить, до какого места у них дотрагиваются.

— Чушь, — отвечаешь ты. — Вот дотронься. Давай. Я точно скажу.

Чувствуешь три долгих прикосновения к спине.

— Ну? — спрашивает Энн.

— Ты провела пальцем вниз под одной лопаткой дюймов на пять. Так же под другой лопаткой. А потом прямо вниз по спине. Так-то вот.

— Умница. Сдаюсь. Тебя не проведешь. Хочу сигарету. Ах, черт! Все кончились. Не против, если я сбегаю возьму в машине?

— Я схожу, — предлагаешь ты.

— Ничего, лежи.

Она бежит по песчаной косе. Ты провожаешь ее взглядом, лениво, сквозь дрему. Довольно странно, что она взяла с собой сумочку и бутылку с маслом. Эти женщины. А бежит она красиво. Энн взбирается по деревянным ступенькам, поворачивается, машет и улыбается. Ты улыбаешься в ответ и слегка шевелишь рукой.