Михаил Михеев - Рассказы Страница 9

— Кремниевый?.. Это вроде как каменный?

— Да, вроде.

Аня повозилась возле плеча Васенкова.

— Вот бы тебе такую... кремниевую жену.

— Что ты! — сказал Васенков.— Ну зачем мне кремниевую.

И он поцеловал ее теплую и румяную щеку.

Теперь Верховный Сумматор кормил рыб сам.

Бросив последние крошки, он отряхнул руки. Заложил их за спину. Долго стоял поникший и бездумный. Смотрел, как плавают в аквариуме разноцветные рыбы, тычутся в прозрачные стенки уродливыми носами.

...Рыбы, милые рыбы,

Из чужого холодного мира...

То, чего он боялся, свершилось.

Он уже начал было надеяться. Но потом она умерла...

Он медленно побрел в свою комнату. Устало опустился в кресло. Ему не хотелось ничего делать. Не хотелось ни о чем думать.

Особое Задание... Четверо уже отдали за него жизнь.

Верховный Сумматор наклонился к столу и включил диктограф. И в который раз уже услыхал голос, сильный уверенный голос. Незнакомый язык, но он уже знал его перевод:

— ...Человечество Земли прошло долгий и кровавый путь своего развития...— он хорошо говорил, этот юноша, он понравился всем и даже ему, Верховному Сумматору. — ...Было много ошибок, общественных катастроф и еще много трудного впереди. Но уже отыскана дорога, которая может,— которая должна! — привести наши разноязычные народы к вечному миру и содружеству. Моя страна, мой народ не причинят вам вреда, за это я готов поручиться жизнью. Но я не могу говорить так от имени всех стран нашей Планеты. Поэтому поступайте, как подсказывает вам ваш опыт и ваша мудрость...

Верховный Сумматор поднял глаза. Потолок посветлел и исчез, и над ним раскинулась мутно-серая пелена облаков. Но он как бы смотрел через объектив деполяризатора и видел чистое, темно-синее небо в гроздьях созвездий.

И там, невысоко над горизонтом, мерцала крохотная голубоватая звездочка — далекая Третья Планета. Пока далекая...

Бактерия Тима Маркина

Дуракам и грамота вредна.

Спрашивать Тима Маркина, зачем он вывел эту дьявольскую бактерию, было все равно, что спросить бога, для чего тот создал комаров.

Дураком он не был — я говорю про Тима Маркина, разумеется. Кое в чем он разбирался. Микробиологию, например, знал куда лучше любого из нас, и биографию какой-нибудь там сонной трипанозомы, вероятно, помнил подробнее, нежели свою собственную. За микроскопом он мог просиживать сутками и тем самым до смерти надоедал нашей препараторше, которая из-за него никогда не могла вовремя прибрать лабораторию.

В конце четвертого курса Тим Маркин выступил на кафедре с докладом. Он рассказал нам о своих работах и наблюдениях по культивации микробов в искусственных средах.

Мы не очень любили Тима Маркина, но доклад его прослушали с великим интересом, как какой-нибудь приключенческий роман: поговорить о микробах он умел.

Вот тогда-то заведующий кафедрой микробиологии профессор Янков и произнес свои знаменитые слова, которые потом я вспоминал не один раз.

— Вы очень способный юноша, Маркин,— сказал профессор Янков,— больше того, у меня никогда еще не было студента, который бы умел крутить ручки у микроскопа лучше, чем это делаете вы. Еще раз вы доказали и мне и всем присутствующим, что микробиологию знаете, я бы хоть сейчас мог вас освободить от защиты диплома. И все же... — тут профессор Янков сделал продолжительную паузу,— и все же, я не уверен, что вы не сделали ошибки, решив изучать медицину, а не, скажем, археологию. Вы, конечно, не понимаете меня?.. Я так и думал... Вы, Маркин, работаете ради одного любопытства. Оно у вас огромно и помогает вам находить оригинальные пути и методы к открытию незнаемого. Но медику одного любопытства мало. Глядя в микроскоп, он должен видеть не только микробов, но за ними и страдающее человечество. А вот этого страдающего человечества вы, как мне кажется, не видите. Не хотите видеть.

И Тим Маркин, и все присутствующие выслушали это с вежливым вниманием. Нам было по двадцать с небольшим, вежливости нас успели научить, но мудрыми мы, конечно, не были. Поэтому сочли слова старого профессора излишне сентиментальными, чтобы принимать их всерьез.

Тим Марким, я уверен, не помнит их и сейчас, даже после всего того, что случилось...

Я уже говорил, что, несмотря на свои таланты, он среди нас симпатиями не пользовался.

Только на это были свои причины.

Человек, как известно, существо общественное и живет среди себе подобных. Чтобы не так уж часто наступать друг другу на ноги, пришлось выработать правила общественного поведения, условные, как правила уличного движения, но и такие же необходимые.

Повинуясь этим правилам, мы говорим «здравствуйте» и «спокойной ночи!», уступаем место женщине, спрашиваем, кто последний в очереди, и не перебиваем приятеля, когда он по забывчивости в третий раз рассказывает один и тот же анекдот.

Все эти условности воспитываются в нас с детства и привычным кодом укладываются в сознании.

У Тима Маркина такого кода не было.

Не потому, что он правила отрицал. Он о них просто не думал. Он вообще мало думал о вещах, которые не мог сунуть под микроскоп. Рассеянный и невнимательный к людям, он щедро наступал на соседские мозоли. От того, что делал он это без умысла, соседям легче не было. Находиться рядом с ним было не только неприятно, но и опасно. Вообразите, что шофер такси вдруг позабыл правила уличного движения.

Не думайте, что сравнение уж очень притянуто,— я еще не закончил свой рассказ,

Почему Тим Маркин вырос таким невоспитанным — понять было трудно. Родители его были вполне приличными людьми. Отец — полярный летчик-орденоносец. Мать — кандидат медицинских наук, много лет работала в Бразильском Международном Институте по ликвидации лихорадок в бассейне Амазонки. Единственное, что представлялось понятным, это причины, заставившие Тима Маркина поступить в институт микробиологии. Как он сам рассказывал, когда мать писала свою диссертацию, ему было менее года. Она работала дома, и если сын ей очень мешал, совала ему в кроватку старый микроскоп.

Наверное, поэтому Тим Маркин и в институте относился к микроскопу как к занимательной игрушке.

Есть вещи, к которым нельзя относиться несерьезно...

Так как общение с Тимом Маркиным не доставляло удовольствия, то в институте все старались держаться от него подальше. Я вообще пытался его не замечать. Но не заметить Тима Маркина было нельзя, и он быстро стал мне неприятен. Потом я его невзлюбил.

На четвертом курсе мы подружились.

Не спрашивайте, почему так получилось. Гораздо труднее подружиться с человеком, к которому равнодушен.