Александр Беляев - Орден республики Страница 9

Стараясь, чтобы его не заметили, Ашот отвязал коней, с ловкостью кошки вскочил на одного из них, хлестнул его, а другого коня потянул за собой на поводу. Кони легко сорвались с места и в один миг вынесли его на дорогу, навстречу Жене. Казаки, как ошпаренные, выскочили из воды и ошалело заорали ему вслед:

— Стой!

— Стой, поганец!

— Стреляй его, вражину, Петруха!

Но Ашот не обращал на эти вопли никакого внимания. Он даже не оглянулся назад. Он подскакал к Жене и, едва остановив коней, протянул ей руку.

— Залезай скорее, — скомандовал он и, подхватив Женю за руку, почти втащил ее в седло. Потом стегнул коней и поскакал вдоль дороги. Ашот хорошо сидел в седле. А Женя так вцепилась в его куртку, что оторвать ее от него нельзя было никакими силами.

Они проскакали, не встретив никого, километра три. Однако бесконечно так продолжаться не могло. Хоть и тревожное было время, дорога не пустовала. А если бы кто-нибудь увидел столь необычных всадников, то уж, конечно, заподозрил бы что-то неладное. Поэтому у развилки дороги Ашот остановился и слез на землю. Потом быстро и ловко расседлал коня, которого вел на поводу, сбросил седло в обрыв, снял узду, закинул ее в кусты, а самого коня крепко стегнул хворостиной. Скакун заржал и, почувствовав свободу, понесся в горы.

— Куда он? — спросила Женя.

— Там, за поворотом, хороший луг. Пусть попасется. — Ашот снова забрался в седло.

Они могли продолжить путь и скоро выехали бы на большак. Но Ашот боялся большой дороги и решил ехать по тропам, а то и вовсе по кустам, лишь бы подальше от чужого глаза. Однако в горах проезжих путей не так-то много, и волей-неволей очень часто приходится ехать не там, где хотелось бы, а там, где можно. Так случилось и с ними. Как ни старался Ашот держаться подальше от большой дороги, а спуститься на нее пришлось. И скоро впереди показалось село. Объехать его стороной было нельзя. Слева домишки лепились прямо к скале. Справа, сразу же за огородами, начинался обрывистый берег реки.

Проехать через село на коне или даже провести его за собой на поводу было равносильно тому, что добровольно выдать себя с головой. Конь-то явно, по всем статям, был военный, под казачьим седлом и в армейской узде. Конечно, проще всего было бы и этого скакуна прогнать в горы и дальше идти пешком. Но до Благодати было еще далеко, и у Жени наверняка не хватило бы сил. Значит, пришлось бы останавливаться, отдыхать. А время бежало, летело, и патронов у защитников пещеры, Ашот знал, становилось меньше с каждой минутой… Нет, идти пешком они не могли. Женю надо было на чем-то везти. Надо было снова искать выход из положения, и Ашот задумался.

— А мы есть что-нибудь будем? — спросила вдруг Женя.

— Есть? — Ашот даже не сразу понял, о чем она говорит.

— Ну да, есть, — повторила Женя. — Чувствуешь, как вкусно пахнет?

Ашот невольно втянул носом воздух и сразу почуял запах шашлыка. Ел он последний раз вместе с Серегой еще в обозе, ровно сутки назад. Пообедали они тогда, покормили раненых, двинулись по дороге дальше, а потом началось…

— Барашка жарят, — глотая слюну, сказал он.

— Может, хоть хлебца нам дадут, — вздохнула Женя.

— Шомполов нам дадут, если поймают. — Ашот остановил коня, спешился и помог Жене спрыгнуть на землю. Он кое-что уже придумал и теперь, подстрекаемый голодом, начал действовать энергично. Послав Женю наблюдать из-за камней за селом — нет ли там белых, — Ашот расседлал скакуна и, как и в первом случае, бросил седло в речку. Женя скоро вернулась и сообщила, что в селе, очевидно, никого чужих нет. Собаки не лают. Жителей тоже почти не видно. По улице бродят куры и овцы…

— Тогда иди в село впереди меня. Будто мы и знать друг друга не знаем. Ты сама по себе, а я сам по себе, — сказал Ашот. — А за селом спрячься где-нибудь и жди меня.

— Хорошо, — сказала Женя. И добавила: — Только ты недолго.

Ашот в ответ махнул рукой: «Иди!»

Женя заспешила. А он, подождав и поотстав от нее, повел коня прямо к дому лавочника.

Село было ему знакомо: он бывал в нем раньше. Ашот подошел к лавке и, привязав коня у крыльца, по ступеням поднялся в дом. В лавке хозяин и хозяйка, уже немолодые, толстые, один с аршином, другая с ножницами в руках мерили и резали материал. На Ашота они взглянули мельком и продолжали свое занятие. Покупателей в лавке не было, и Ашоту это было на руку. Он откашлялся для важности и, понизив, насколько мог, голос, спросил:

— Кто здесь хозяин?

Толстяки снова мельком взглянули на него, и мужчина сердито буркнул в ответ:

— А ты что, слепой?

— Вас двое. А мне хозяин нужен, — нимало не смутившись, продолжал Ашот.

— Зачем он тебе? — спросил мужчина.

— Дело есть, — ответил Ашот.

— Какое дело? И кто ты такой? — снова спросил лавочник.

— Табунщики мы. На Черных камнях пасем. Знаешь? — в свою очередь спросил Ашот.

— Ну и что? — насторожился лавочник.

— Меня старший прислал. Ишак нам нужен, — объяснил Ашот.

— Ха! — засмеялась жена лавочника. — Ишак всем нужен.

— Мы заплатим, — сказал Ашот.

— Кто «мы»? Царь Николай второй? — засмеялся теперь уже и лавочник.

— Старший придет — заплатит, — сказал Ашот.

— Ну вот, когда придет, принесет деньги, тогда и будем говорить, — отрезал лавочник.

— Мне ишак сейчас нужен, — на своем стоял Ашот.

Жена лавочника всплеснула толстыми, как колбаса, висевшая на полке, руками.

— Он считает нас дураками! Кто же даром даст тебе ишака?

— Зачем даром? — усмехнулся Ашот. — Я вам в залог оставлю коня.

За прилавком прекратилась всякая суета. Потом лавочник изобразил на своем масленом, как блин, лице что-то вроде улыбки и переспросил:

— Коня, говоришь?

— Да! — холодно отчеканил Ашот.

— Где же он? — пожелал узнать лавочник.

Ашот указал на окно. Лавочник и его жена проворно вышли из-за прилавка и прильнули к стеклу. Ашоту даже показалось, что они о чем-то пошептались. Но он не слышал их слов. Он, не отрываясь, смотрел на колбасу. И в животе у него словно кошка вдруг поскребла лапой. Только на второй, а может быть, даже на третий раз Ашот услышал, о чем его спрашивает лавочник:

— Это твой конь?

— Он самый, — снова настраиваясь на деловой тон, заверил Ашот.

— А может, ты украл его? — хихикнул лавочник.

Ашот понял: настал самый критический момент. И если он сейчас не убедит лавочника, ему уже никогда не удастся осуществить свой план. Он придал своему лицу самое презрительное выражение и даже сердито сплюнул.

— Тьфу! Я напрасно трачу время! Мне говорили — иди к попу, он даст двух ишаков, — сказал Ашот и решительно повернулся к выходу.