Александр Громов - Сила трения качения Страница 9

Задолго до рассвета плавсредство было готово. Виссарион спустил его на воду, взгромоздился сверху и, отпихнув веслом берег, порвал контакт с землей. Если ему повезет, он достигнет противоположного берега через сутки. Если будет дуть устойчивый попутный ветер. Если не поднимется шторм. Почему бы Фортуне не улыбнуться ему еще раз? Она ведь уже улыбалась. Правда, ее улыбки были кривоваты…

– Поплаваем, – мужественно произнес дипкурьер, не умеющий плавать и сроду не пробовавший грести.

Первого от него не требовалось, надо было лишь побороть в себе страх перед водой, а второму приходилось учиться на ходу.

Он уже довольно уверенно ориентировался по местному звездному небу. Созвездие, навязчиво похожее на большой стол, обходя небосклон по дуге, под утро маячило на западе. Виссарион решил править немного правее.

Пробный гребок заставил закружиться в вальсе горошину-луну и все до единой звезды – плот вращался. Виссарион компенсировал вращение мощным гребком с противоположной стороны, добился обратного вращения и едва не выпал в озеро. Стол закачался, через низкий борт плеснула волна. Виссарион выругался.

…Когда рассвело, он обнаружил, что удалился от берега на какие-нибудь две сотни шагов, и причиной тому был скорее слабый попутный ветерок, нежели гребля. Виссарион осатанел. Круглое судно очень любило вращаться в вальсе и терпеть не могло двигаться прямо.

– Поучимся, – проскрипел Виссарион, оставив ругань как занятие непродуктивное.

Часа через два-три, когда, позолотив ледники, из-за хребта высунулось солнце, он уже мог заставить стол продвигаться вперед, правда, в черепашьем темпе. И все же это было уже кое-что.

Медленно тянулся день. Ветер совсем стих и не собирался помогать инопланетным дипкурьерам. Мертвая зыбь колыхала воду. А вечером поднялся встречный ветер и развел волну. На закате Виссарионово плавсредство было выброшено на берег почти в том же месте, откуда вышло в плавание.

Мокрый и неистовый, Виссарион оснастил судно иначе: прикрутил дубовые ножки на законные места, примотал к двум соседним тонкие шесты и с помощью веревки натянул меж них маленький лоскутный парус из обрывков своих одежд и распоротого зубами рюкзака. Остался нагишом, но обрел движитель. Он поймает ветер, стекающий с гор, и заставит его служить себе!

Когда солнце вновь выглянуло из-за хребта, плот уплыл уже далеко, и Виссарион, напрягая зрение, видел далеко-далеко впереди не то полоску противоположного берега, не то прижавшуюся к воде дымку. Наверное, все-таки берег, потому что раньше зыбкой полоски не было видно. Трепетал лоскутный парус. Свежий ветер сносил плот немного к югу, но в целом плавание шло успешно.

Сидя в залитом водой «трюме», как в тазу, голый Виссарион подруливал веслом, держа по ветру. Он немного отдохнул, поел и испытывал скорее нравственные, чем физические страдания. Ну почему он не выучился плавать?! Он бы плыл за столом, подталкивая его, и плот двигался бы вдвое быстрее. Плевать, что вода холодна. Вперед, только вперед! Скорее! Скорее!

В проливе меж двух больших островов его атаковали.

Сначала Виссарион решил, что из зарослей поднялась стая крупных птиц. Потом он изменил свое мнение: перепончатыми крыльями твари походили на летучих мышей, только очень крупных. Летучих собак. Когда стая приблизилась, он разглядел полосатые хвосты, а крики тварей пренеприятно напоминали ночные кошачьи вопли.

– Только летучих котов мне и не хватало, – пробормотал Виссарион, на всякий случай прикрываясь рукой – не нагадили бы на голову…

Головной кот – наверное, вожак – вдруг исступленно заорал, перекрыв общий хор, после чего свалился на крыло и вошел в пике. Виссарион спасся только тем, что отпрянул, едва не перевернув плавсредство. От зубов он увернулся, а от когтей – нет. Тварь как ни в чем не бывало взмыла ввысь, оставив на плече Виссариона кровоточащие борозды и болтающийся клочок кожи. А сверху с леденящим душу воплем уже валился новый кот…

Окровавленный и яростный, Виссарион отбивался веслом. На шестом или седьмом коте ему повезло: шест сбил крылатую бестию в воду. Кот заорал было совсем истерически и замолотил крыльями, поднимая фонтаны брызг и явно пытаясь взлететь, но тут из глубины бесшумно всплыла кошмарных размеров разверстая пасть, усеянная рядами кинжальных зубов, и сглотнула кота. Мелькнул и исчез полосатый хвост. Сейчас же в небо ударил мощный фонтан, но стая, как видно, хорошо знакомая с охотничьими повадками озерного монстра, моментально расеялась с паническими воплями, и под водяную зенитку попала только одна особь. Пасть поймала ее на лету, после чего без всплеска ушла под воду. А еще через мгновение стол закачался – монстр пытался схватить его снизу.

Виссарион задрожал от страха. Не за себя – за груз. Он сам – только придаток, снабженный мускулами и мозгами для выполнения профессиональных обязанностей. Без этого придатка стол не прибудет по назначению. Придаток тоже надо беречь, но груз важнее.

Виссарион снял с предохранителя плазменник. Последний заряд надо было выпустить так, чтобы у зубастого чудовища пропал всякий аппетит. Лучше всего – прямо в глотку.

Он ждал. Чудовище оказалось раздражающе тупым и все пыталось схватить стол снизу, однако даже оно не могло столь широко раздвинуть челюсти. В примитивной животной злобе оно бодало стол, и тот на мгновение выпрыгивал из воды и рушился в туче брызг, а Виссарион едва удерживался на нем. И все же он дождался момента, когда пасть вынырнула рядом со столом и не опоздал с выстрелом.

Монстр затонул и больше не всплывал. Осталось чудовище живо или сдохло, Виссариона нисколько не заботило. Его заботило то, что ветер с гор усилился, налетал злыми шквалами и нещадно трепал парус. Конечно, стол так двигался быстрее, но могла начаться и буря…

Его носило по водам почти двое суток. Вздымались волны, сверкали молнии, выло и грохотало, и часто свинцовые тучи прочерчивал метеоритный след. Буря еще не унялась, когда плавсредство с закоченевшим и обессиленным Виссарионом прибило волнами к западному берегу. Гасла в рваных тучах вечерняя заря. До миссии оставалось по меньшей мере сто семьдесят километров пути. Правда, по равнине. До предельного срока – два дня и три ночи.

От паруса, а значит, и от одежды не осталось ничего; от рюкзака тоже. Голый Виссарион подпоясался веревкой, заткнул за нее плазменник, проглотил последнюю таблетку «АнтиМорфея», заел размокшим брикетом пищевого концентрата, запил водой из озера и, рыча от ненависти, начал переоборудовать плавсредство в предмет, удобный для качения.

…Он шел по выжженным солончакам. Он шел по песчаной пустыне, и раскалившийся песок поджаривал его ступни, а стол предательски вяз, и нечеловеческих усилий стоило втащить его на бархан. Он шел по каменистой пустыне, и это было еще хуже. Он шел по бесконечной степи, и крылатые коты иного вида – наверное, стервятники – кружили над ним с хриплым мявом. Он шел, и шел, и шел…