Кейт Лаумер - Гонка планет [ Авт. сборник] Страница 9

— Дедушка, я сказала тебе, что хочу тебе кое-что рассказать, — она наконец повернулась к нему. — Это касается Лэрри. Я люблю его.

Холод теперь окутал его и снаружи, словно он был заморожен в куске льда.

— Любишь?

Она кивнула.

— Теперь ты понимаешь. Существуют только два человека, которых я люблю, теперь, когда умер Амос, и оба они отправляются в этот опасный поход.

— Дульчия… — язык не слушался его. — Я сказал тебе, что волноваться не о чем. Не о чем…

— Разве? Действительно не о чем? — Она изучала лицо своими серыми глазами. — Ты мне всегда говорил правду, дедушка. Но сейчас ты мне говоришь, что волноваться, не о чем, а Лэрри говоришь совсем другое. Ты знаешь, почему он отправляется с тобой, дедушка? Знаешь?

— Ну, его отец посылает его…

— Дедушка, перестань и подумай немного! — она говорила почти со злостью. — Это для тебя Лэрри просто мальчик, а для самого себя, сенатора и всех на этой планете он мужчина, причем мужчина, который может добиться высокого политического поста. Отец Лэрри не может послать его туда, куда он не захочет отправиться. Лэрри полетит с тобой, потому что он хочет этого, а ты даже не знаешь причины!

Генри напрягся.

— Какова же причина? — резко спросил он.

— А как ты думаешь? Ты! — она посмотрела на него одновременно с любовью и с отчаянием. — Ты не знаешь, никогда не знал, что о тебе думают люди. Разве ты не знаешь, что ты герой, живая легенда для людей нашего с Лэрри возраста? Для их родителей ты, может, по-прежнему простой человек, но для моего поколения ты живая, дышащая страница истории. Теперь ты понимаешь, почему Лэрри даже и не подумал сомневаться, когда отец сказал ему, что ты хочешь взять его с собой в поход на Коразон?

Генри хмыкнул.

— Но ты напугал его до полусмерти! — продолжала Дульчия. — По-твоему, он ничего не может сделать так, как надо, и тебе придется все время за ним присматривать. Он стал таким рассеянным, что наступает себе на ноги, в разговоре вдвое чаще, чем обычно, употребляет эти глупые модные слова. Но он готов отдать свою руку, чтобы тебе угодить. Дедушка, я знаю!

Генри растроганно посмотрел на нее. Где-то в глубине его мозга, там, где жила память о ее прабабушке, распахнулась маленькая дверь, и ему захотелось поверить в то, что она только что сказала.

Но тут неожиданно перед его внутренним взором возник образ сенатора. Толстый, обрюзгший человек с жестоким сердцем. Мальчик был плоть от плоти своего отца. Если в нем есть что-то стояще, то оно проявится, когда путешествие выбьет из него изысканные манеры и всякую чепуху. До тех пор маленькая дверь в мозгу Генри будет закрыта.

— Хорошо, милая, я буду помнить об этом, — проговорил он, ласково похлопав ее по плечу.

Капитан вскочил на ноги, как отпущенная пружина.

— А теперь нам лучше домой. Завтра великий день.

Они взяли полотенца и направились к лимузину. По дороге домой Дульчия вдруг прервала молчание.

— “Дегвелло”, — сказала она неожиданно. — Когда я крестила корабль, Лэрри сказал, что это староиспанское слово. Что оно означает?

Вдруг Генри почувствовал, что она внимательно на него смотрит. В свете луны ее лицо казалось белым. И уже произнося слово, он понял, что его губы сжались, и услышал, словно эхо, мрачную ноту в голодной ярости: “Головорез”.

Через окно Генри смотрел на белую полоску пляжа, извивавшуюся вокруг утеса и расширявшуюся возле блестящего пузыря Молла и прямоугольника порта. Стоявший в порту корабль отражал яркие лучи солнца. Внизу копошились крошечные фигурки: сенатор Бартоломью и его Комитет среднего статистического, должно быть, уже начинали терять терпение.

Капитан повернулся, посмотрел в длинное зеркало. Облегающие, отделанные серебряным шнуром черные брюки были заправлены в видавшие виды, но до блеска начищенные корабельные ботинки. Он взял с кровати короткий мундир, надел его поверх белой шелковой рубашки. Серебряные пуговицы, золотые галуны на манжетах сияли на фоне королевского синего цвета. Он застегнул широкий, расшитый серебром пояс, на котором сбоку висело надеваемое на торжественные церемонии оружие, и улыбнулся.

Худощавое, бронзовое лицо с зелено-синими глазами и короткими светлыми с проседью волосами улыбалось ему в ответ. Он открыл дверь и пошел по коридору, потом вниз по лестнице в гостиную.

Дульчия повернулась, ее глаза округлились.

— Ой, дедушка!

Он усмехнулся.

— Пошли, дорогая, отправление через сорок минут.

Они сели в лимузин, помчались по извилистой дороге, вдоль пляжа, напрямик через площадку у здания портовых служб, с визгом остановились у корабля.

У красной бархатной, преграждавшей подход к кораблю веревки толпились в ожидании нарядно одетые горожане. На платформе служебной лестницы стояла кучка официальных лиц.

— Все здесь, — у Дульчии перехватило дыхание. — Посмотри, Глава Совета… и…

И у каждого в запасе речь, но боюсь, что я не смогу их всех выслушать.

Генри вышел из машины, подал руку Дульчии. Шум в толпе усилился. В их сторону стали показывать пальцами, засверкали вспышки.

— Дедушка, ты намеренно опоздал, — прошептала девушка. — Это нечестно, я хотела посмотреть, как все тебя приветствуют.

— Где молодой Бартоломью?

Они пересекли открытое пространство, поднялись на платформу. Невысокий узкоплечий человек вышел вперед, протянул руку, поднес ко рту микрофон.

— Мистер мэр, — начал он, его усиленный голос гремел, — почетные гости, граждане Алдорадо…

Капитан Генри взял микрофон у него из руки.

— Мы стартуем через двадцать одну минуту, — сказал он сухо. — Всем отойти за желтую линию. Где мистер Бартоломью?

Внизу возникло движение. Лэрри пробрался сквозь толпу, поднялся на платформу. Он был упакован в дорогой корабельный костюм со множеством ремешков и пряжек.

— А, капитан, я как раз прощался с…

Капитан Генри прикрыл рукой микрофон.

— Поднимайся на борт, Лэрри. Начинай отсчет. Ты знаешь, как это делать…

— Конечно, я знаю, — голос юноши дрожал от напряжения. Его глаза скользнули мимо капитана к Дульчии. — Но я не вижу…

— Мистер, это приказ! — мягко сказал капитан Генри.

Бартоломью покраснел, резко повернулся и ступил во входной люк. Капитан Генри посмотрел на застывших с открытыми ртами официальных лиц.

— Хорошо, джентльмены. Всем уйти. При запуске двигателя опасная для жизни зона составляет сто ярдов в радиусе.

Он повернулся к своей правнучке, обнял ее и небрежно поцеловал в лоб.

— Девочка моя, лучше убирайся отсюда. Поезжай к утесу и смотри оттуда. Оттуда лучше видно.