Вячеслав Запольских - Хакербол Страница 9

— Это кто — я? — веселился Гнутов. — А это чья нога торчит, Стасика? Чего ж он своей туфлей весь передний план закрыл… А это опять я? Ну и рожа. Слушай, но в эфир-то все это не пойдет, конечно?

— Не знаю, не знаю…

— Ты это брось. Я потом всю вашу студию разнесу. Занимаетесь, понимаешь, очернительством и оплевыванием.

— Я эти уже посмотрел, дайте новые, — попросил Покрывайло. Он, оказывается, не уснул и тоже успел принять из мензурки.

. — А это что за девонька? Она-то откуда?

— Это ты у Стаса спроси, это у него в самом начале записи.

— Стасюля, колись. Какая фигурка. А что это у нее на маечке нарисовано? Что попало сейчас на майках пишут. А тут полоски какие-то. Новый попе?

— Не знаю, — раздраженно отозвался Стасик.

— Покажите, — попросил Покрывайло. — А-а… Это штрих-код для компьютера. Такие на товарных ярлыках бывают, знаете, где все выходные данные, чтоб кассирам и товароведам не мучиться.

— Я же говорил, новый попе. Чего только не придумают. Интересно, что в этих полосочках зашифровано.

Размер маечки? Или нет, что-нибудь вроде старого доброго «мейк лав НОТ уор», только на компьютерном языке.

— А может, информационная бомба! — сказал Покрывайло. — А что? Стасик снимает эту маечку… То есть девочку… То есть девочку в этой маечке. Процессор телеаппаратуры считывает этот код, расшифровывает, а потом идет случайная наводка на корабельный компьютер… Гипотеза.

И стало тихо.

Впрочем, даже на светских раутах после неожиданной непристойности неловкие паузы долго не длятся.

Присутствующие совместными усилиями оставляют без внимания тот факт, что Сидоров вдруг пустил в действие уста, не говорящие по-фламандски. И в разговор тут же вливается новая тема, к которой все вдруг проявляют повышенный интерес, в том числе и обмерший было от ужаса Сидоров.

Шеф, даже забыв показать снимки Стасику, убрал их во внутренний карман пиджака.

— Да, ребята, — быстро начал он. — Какой роскошный триумвират у вас тут собрался. Космонавт.

Корреспондент. И… Я извиняюсь, вы кто будете? — обратился он к Покрывайло.

— Покрывайло, — ответил тот, приветливо улыбаясь.

— Да нет, я в смысле — кто вы по профессии… Кстати, может, на «ты»?

— Давай, конечно, — замахал редкими ресницами Покрывайло. — Только я для роскошного триумвирата не очень подхожу. Я воообще-то коммунальный служащий. В дачном поселке, в котельной работаю… работал.

До этого еще несколько специальностей сменил. Высоко, знаете, никогда не залетал. Там, на высоте, всем желающим не уместиться, а толкаться не хочется. В котельной голова почти не занята, и почитать можно, и разные мысли обдумать, что к чему, зачем, без толкотни…

— Знакомая ситуация, старик, — сделав серьезное лицо, закивал шеф. — Подполье духа. У меня есть один такой знакомый, тридцать лет в подполье просидел, сейчас его в членкоры тащат, от отбивается. Уже четыре работы вышло, премию Флоренского отхватил.

— Да нет, я, собственно, так уж вплотную философией не занимаюсь, хотя кое-что читал… Просто хочется жить так, как… хочется. Если суетиться, все время чего-то добиваться, то для жизни и времени не останется. А в ней столько всего! И доброта, и любовь. И другие вещи, которым мы почему-то еще и названий не придумали, и потому плохо их умеем чувствовать. Но они есть, они на нас все равно излучаются…

— Покрывайло, ты у нас, оказывается, старый добрый хиппи! — растрогался Гнутов. — Молодец. Люблю я это дело. Что-то такое в этом есть, есть…

— Да почему хиппи, — не очень решительно запротестовал Покрывайло. — Просто я живу и стараюсь понять, зачем я это делаю. И как это делать, что получалось лучше. Чтоб всем от этого было хорошо. Никому дорогу не переходить, не унижать даже слабое проявление жизни… Не обидеть невзначай слабых сих… …

— Джайнизм! — вскричал Стасик. — Джайны на лице специальную марлевую повязку носят, чтобы случайно мошку какую-нибудь не вдохнуть. И метелочками дорогу перед собой чистят, чтобы мураша не растоптать. Угадал?

— Ну причем тут… Как вы не понимаете, — сокрушался Покрывайло. — Ведь все очень просто, неужели не верите? Ничего такого особенного и нет.

— Солипсист, что ли? — с подозрением спросил Гнутов.

— Не солипсист… Я — Покрывайло, — со смешком колыхнулся допрашиваемый. — Есть у меня какие-то свои привычки, взгляды. Свои понятия об удобствах, о разных бытовых вещах. Я ведь об этом тоже думаю, зря вы считаете, что я только в пространствах духа витаю. И меня и жена есть, и кушаю я каждый день, и надеть что-то надо. Правда, мне многого не требуется…

— Старик, вот тут я тебя раскусил, — шеф положил руку на его подушку. — В Ленинграде были такие ребята, как их… Носили ботинки фирмы «Скороход», картины рисовали, пиво пили. Как же, черт их дери, они назывались-то? Но, в общем — оно?

Покрывайло секунду помолчал, а потом сухо ответил:

— Оно. 1 Тут все в меру возможностей зашевелились, облегченно завздыхали, понимающе и удовлетворенно запереглядывались. Шеф даже, забывшись, сигарету вытащил и начал разминать, но потом спохватился.

— А потом рвануло, — безрадостно произнес Покрывайло.

— И не стало моей котельной. Сказали, что внезапный скачок давления, компьютерный сбой.

— И ты. Врут? — удивился шеф, засовывая размятую сигарету под подушку Гнутову. — Тоже жертва компьютеризации? Ну-у… Слушайте, вы здесь все как на подбор… А почему, собственно, вас в одну палату определили? Кто так распорядился?

— Компьютер и распорядился, — отозвался Покрывайло.

— У них тут все под контролем эвеэм.

«Кажется, этот Сидоров опять…» — подумал Стасик в напряженной тишине. Уже второй раз эта тишина ломала кайф непринужденного мужского общения, на должный градус подогретого заголенищной контрабандой. Нужный настрой вроде был, вроде уже завязалась соответствующая приятность в душе и в мыслях, но что-то, видно, не то, какой-то день нынче неудачный… Недобор критической массы… Ах, видно, не судьба. Ну что ж, оставим пока наши игры. Мы еще свое возьмем, не убежит. Верно? Само собой, старик.

Давайте, покеда, ребята. Не скучайте. До новых встреч в эфире. Что? Не понял, что? Ты чего. Эй. Ребята. Или вы придуриваетесь? Э-э, да кто тут у вас… Сестра! Сестра!.. Мензурка тут еще, ч-черт…

Стасик успел почувствовать происходившую с ним странность: он вроде только что говорил, прощался с шефом, и вдруг губы беззвучно, вхолостую пошлепывают, будто воздух в груди иссяк и уже не выносит из горла звуки. Да и шефу верньеру громкости кто-то прикрутил, а потом и вовсе… И свет медленно стал меркнуть, будто его вычерпывали из комнаты, и вот уже добрались до дна и стало темно и пусто.