Юрий Козлов - Случай на объекте С Страница 9

V

...Асфальта в подмосковном городе Булине пятьдесят лет назад почти не, было. Мите показалось, лица у женщин в ту пору были проще и добрее. Мысли читались без труда. Среди мужчин было много бородатых. Одеты почти все были убого. Но пьяных не было заметно, хотя в бревенчатом сарае под вывеской "Магазин" продавались водка, вино, пиво. Даже импортный германский "доппель-кюммель" в красивой - черного стекла - квадратной бутылке. Мите все время приходилось осторожничать, хотя в принципе он мог этого не делать. Те, с кем он соприкасался, ощущали что-то похожее на порыв ветра. Они, конечно, могли удивиться: откуда ветер при полном безветрии? Но увидеть Митю никак не могли. Полностью физические параметры вернутся к нему через четыре часа. Он станет абсолютно видимым. А еще через час подключенная к установке "Яшида" вернет его обратно. Мите, честно говоря, хотелось, чтобы это случилось раньше. Что ему - видимому - целый час делать в жутком тридцать восьмом году? Но коэффициент времени превращал пять минут, которые Митя отсутствовал в настоящем, в пять часов в прошлом. Только начиная с этого - "пять минут - пять часов" - уровня в работе с единым пространством начинала наблюдаться относительная стабильность. Сократи Митя время, он вполне мог бы угодить в другой век, и не в Подмосковье, а куда-нибудь .в Прованс или в Ирландию. Митя бы и рад не сидеть в прошлом лишний час, да не получалось. Первое, что сделал Митя, заполучив "Яшиду", заменив обрезанные провода, оттерев дисплеи от крови, рассчитал так называемый "коэффициент судьбы". Результат превзошел ожидания. Коэффициент оказался величиной не просто бесконечно малой, но отрицательной, то есть почти что иррациональной. Все было предопределено и одновременно непредсказуемо. Митя не рисковал изменить прошлое, пытаясь уберечь бабушку от чудовищного ареста и как следствие - удара дубиной по голове. Он рисковал лишь поверить в Бога, если путешествие окажется удачным. Улица, где жила бабушка, называлась Воздвиженской. Но сколько Митя ни ходил по городу, такой улицы не было. У него закралось сомнение: тридцать восьмой ли это год? Но городская газета "Сталинский путь" свидетельствовала: 30 июня 1938 года. Митя оказался на окраине. Тут стояли черные заколоченные дома. На огородах, небольших полях перед домами росли в человеческий рост сорняки. Возвращаясь в центр по пыльной главной улице, Митя внимательно вглядывался в лица прохожих. Прежде он как-то не задумывался, что он русский. Сейчас вдруг чуть не заплакал от жалости к этим людям, таким непохожим на тех, которые окружали его в его время. Эти люди с малолетства жили трудом, а не словами. Среди них не было белолицых, глад-коруких. Митя читал на лицах страх, складкой засевшее меж бровей сомнение. И - покорность. Она главенствовала надо всем. Завоевателей вроде не было видно, но городок казался оккупированным. Митя подумал, что присутствует при генетическом перерождении людей. Возможно, то были ощущения, навеянные знанием истории. В действительности же люди были обычными. Им хотелось жить, а их понуждали умирать. Умом этого не постигнуть. Это хуже, чем вражеская оккупация. Под столь жестким излучением изменится душа любого народа. На одном из угловых домов Митя разглядел свежую табличку: улица Гусева. Прежнее название было густо закрашено. Но Митя разобрал: Воздвиженская. "Ну да,- вспомнил он,- я же смотрел архивы. Гусев - тогдашний секретарь горкома, его расстреляют в следующем году. Улица станет Четвертой Пролетарской". Митя пошел по улице, заглядывая в окна. Наконец отыскал дом по почтовому ящику, на котором было выведено: Ярцевы. Это была бабушкина фамилия. Дома никого не было. Бабушка училась в техникуме на вечернем, ее родители, должно быть, косили сено. Им оставалось жить чуть более трех лет. Поздней осенью сорок первого немецкий снаряд похоронит их под обломками дома. Неожиданно Митя понял, почему ему удался план, почему он первым среди смертных преодолел единое пространство, почему он сейчас стоит перед домом своей двадцатилетней бабушки. Это Бог снова выбрал его, но на сей раз чтобы не тайну открыть, а горько посетовать: каково вот так смотреть на людей, зная не только их судьбу, но и то, что как ее ни изменяй, она не изменится. Коэффициент судьбы - величина иррациональная! Митя вдруг ощутил порыв ветра, невозможный при полном безветрии. Кто-то куда более могущественный и невидимый, чем он сам, дружески прикоснулся к нему. Митя похолодел: это мог быть только Бог - властелин единого пространства. Да, между ними определенно установились доверительные, "в виде исключения", отношения. Митя подумал, они всегда худо заканчиваются не для того, кто снизошел, а кто осмелился. Но, может, и тут Мите - "в виде исключения"? Будет о чем поговорить с девушкой по возвращении. Митя словно очнулся, посмотрел на часы. Все было бы прекрасно, если бы не одно обстоятельство: сегодня вечером бабушку возьмут, а он еще ничего не предпринял. А времени оставалось все меньше. Митя решительно зашагал к центру, к одному из немногих в Булине каменному зданию. Там помещался горотдел НКВД. Проходя мимо инвалида, скучавшего возле бочки с квасом, Митя снова почувствовал -встречный, как бы предостерегающий его ветер, но не придал этому значения. Каким-то суетливым, бестолковым показалось ему учреждение. Ходили точно такие же, как на улице, люди, только сплошь с красными глазами. В кабинетах шла будничная работа. Допрашивали перепуганного священника. Обсуждали: остановится или нет выпечка, если возьмут все руководство хлебзавода. Решили: пока не брать главного инженера. Какого-то туповатого малого убеждали перейти из конвоиров в следователи. Собственно, тут была надводная часть айсберга. Имелся еще огромный подвал, куда вела железная дверь. Оттуда приводили, туда уводили людей. Там шла черновая работа. Туда Митя не решился. Слишком часто ходили через дверь заключенные и конвоиры. Каждый раз, когда дверь открывалась, из подвала доносилось зловоние. Митя проник в приемную начальника. Два кожаных дивана показались ему продавленными до пола. Много, видать, пересидело на них людей в бессмысленном ожидании. Секретарша отвечала на все звонки, что Ивана Петровича нет, вызвали в Москву. "Иван Петрович... Косицын... Или Косичкин? - с трудом припомнил Митя. - Начальник горотдела. Зимой, что ли, расстреляют? Почему мне стоило таких трудов получить эту тощую папку из архива? Фомин прав: чернила разбавляли водой и бумага - гниль! Так Косицын или Косичкин?" Секретарша обманывала. Иван Петрович был у себя. Из кабинета доносилось покашливание. Пока Митя размышлял, как туда пробраться, дверь распахнулась. Иван Петрович был в штатском. Серый костюм, хоть и сидел мешковато, не мог скрыть молодой спортивной фигуры. Должно быть, тренировался в бытность комсомольцем, подумал Митя. Осоавиахимовец, ворошиловский стрелок! Вот только рубашка была на Иване Петровиче несвежая, да обострившимся обонянием уловил Митя сладковатый запашок разложения, какой сопровождает людей, выпивающих на жаре, подолгу не моющихся, спящих в одежде, одним словом, махнувших на себя рукой, опустившихся людей. Глаза у Ивана Петровича были такие же красные, как у остальных в этом учреждении. "Маша, они там взбесились, в Москве,проговорил он, - кто такой Шерман? Кто Хлоплянников? Меня не поставили в известность о назначении этих людей, а теперь идут от них приказы упрекают в бездействии. Каком, к черту, бездействии? Полгорода пересажал! Мало им?" В коридоре послышались громкие голоса. В приемную вошли двое. Один щеголеватый, в ремнях и в фуражке. Во втором Митя узнал конвоира, которого, судя по всему, убедили перейти в следователи. "Ваня! обрадовался щеголеватый.- Хорошо, что застал тебя, тут вот какое дело, Ваня. Дьяконову из финотдела мы позавчера взяли. Муж дал показания. Тут их бывшая домработница притащилась с мальчишкой, куда, спрашивает, девать шпионского выблядка, орет, говорит, кормить нечем, и еще говорит, они ей за два месяца не заплатили..." - "Сколько?" - хмуро перебил Иван Петрович. "Не заплатили сколько?" - удивился щеголеватый. "Да нет, ему сколько?" "Кому? - опять не понял щеголеватый.- Дьяконову? Ваня, ты же сам ОСО подписывал - расстрел".- "Мальчишке, спрашиваю, сколько лет?" - "А черт его знает! В пеленках, сосунок. Да не об нем речь, Ваня".- "О чем?" - "А вот слушай, Ваня. Вчера четырех в пересылку отправил. Сегодня у нас всего двое на пополнение. Два места остаются. А завтра из Москвы комиссия. Там же все новые люди, Ваня. Вонь поднимут: врагов жалеете, камеры пустуют! Давай я эту сучоыку как пособницу оформлю. Сама же притащилась! Ишь ты, за два месяца не заплатили. А что люди пропали, ей дела нет... Вот..." щеголеватый выругался. "Гы..." - хмыкнул конвоир-следователь. Иван Петрович зевнул, пожаловался неизвестно кому: "Глаза слипаются, не высыпаюсь. А лягу - ну, хоть убей, не могу заснуть! Может, снотворное какое попробовать?" Щеголеватый ткнул в бок конвоира-следователя: "Задержи эту, а то уйдет еще!" Они вышли. Иван Петрович запер дверь на ключ, поманил к себе пальчиком секретаршу. "Хочешь, чтобы и меня вот так же, с сосунком? - усмехнулась она.- Вслед за тобой?" Иван Петрович вздохнул. У него было красивое, мужественное, но какое-то нехорошее лицо. На нем лежала печать обреченности. Запах тления усилился. "Ты бы в баню сходил", - пожалела его секретарша. "В баню? В баню это хорошо..." - Иван Петрович заглянул в шкафчик у окна. Руки его дрожали. "Вчера, Ваня, допил",- отвернулась, чтобы он на нее не дышал, секретарша. "Возьми две штуки, - Иван Петрович положил на стол синие, с пропеллерами деньги,- если магазин закрыт, заскочи к Хорькову, скажи, я просил". - "Ваня,- словно не расслышала его секретарша,- уеду-ка я на Дальний Восток, а? Кто там найдет? Мне в этой квартире... ну до того погано! Хоть бы вещи, что ли, увезли? Там же их фотографии еще висят! Девчонка какая-то с косой!" - "Ты сними фотографии-то,- посоветовал Иван Петрович,- а вещами пользуйся, не стесняйся".- "Я боюсь,- прошептала секретарша,- вдруг вернутся?" - "Вот этого можешь не бояться,- уверенно ответил Иван Петрович.- Эти точно не вернутся". Пока они разговаривали, Мите удалось войти в зашторенный кабинет. Тут, однако, ничего интересного не было. Разве что снятый с предохранителя пистолет, почему-то лежавший прямо на столе. Вернулся в кабинет и Иван Петрович. Он все время морщился, потирал пальцами виски. С какой-то странной задумчивостью смотрел из окна, как Маша пересекла площадь, прошла мимо закрытого магазина, свернула в переулок. Неподалеку протекала река. К вечеру сделалось прохладнее. Комары звенели даже здесь, в зашторенном кабинете. Митя тоже взглянул в окно. Над городом, над заброшенными полями сгорал закат. Неземное спокойствие было разлито над землей, но не было жизни на этой земле. По площади, по улицам - с ведрами и мешками - ходили, покуривали, посмеивались люди, делающие вид, что живут. Происходило что-то неладное. Митя и раньше догадывался, что коэффициент судьбы - своего рода защитная система. Теперь ему открылось, что это система замкнутая, то есть существующая сама по себе, для себя, внутри себя, охраняющая лишь самое себя. "Зачем Бог терпит этот кошмар? - подумал Митя.- Какой смысл в массовом насилии? Ужели это и есть мир Божий?" Тем временем Иван Петрович извлек из сейфа пачку чистых - с печатями ордеров на арест и обыск, уселся за стол, положил их перед собой. Взял ручку и тяжело задумался. Он вставал, ходил по кабинету, снова садился за стол. Смотрел в окно, но Маша задерживалась. Иван Петрович и стакан приготовил, и огурец разрезал и посолил, а ее все не было. Вздохнув, принялся за работу. Первые десять ордеров заполнил, сверяясь с записями в блокноте. Потом дело застопорилось. Иван Петрович позвонил в сельхозотдел райкома, уточнил фамилию какого-то бригадира. Затем поинтересовался, с кем разговаривает. "Рерберг",- вписал прямо в ордер фамилию незадачливого райкомовца. Еще два ордера. Стало совсем невмоготу. Глаза у Ивана Петровича налились, на лбу вспухли синие жилы. Он стоял у открытой форточки, крестьянский сын, комсомолец, хватал воздух, но прохладный вечерний воздух не приносил облегчения. Где-то далеко отбивали косу. Тонкий железный и жалобный звук был явственно слышен в кабинете. Тут тоже шел сенокос. Наконец вернулась Маша, угрюмо поставила на стол бутылки. "Выпьешь со мной?" Секретарша вышла, не удостоив ответом. Иван Петрович осушил в один присест стакан, заел огурцом. Взгляд прояснился, неуверенность, сомнения ушли с лица. Он даже улыбнулся. Достал из стола папку: "г. Булин. Список жителей. Адреса. (Секретно.)". И пошел заполнять ордера один за другим. Он был уже на букве "П", когда до Мити дошло, что до "Я" осталось совсем немного, что единственная возможность спасти бабушку - украсть страницу, где ее фамилия - Ярцева. Митя тихонько приоткрыл дверь кабинета. "Маша? Еще не ушла?" - оторвался от писания Иван Петрович. В приемной надсаживались все три телефона. Митя громко хлопнул дверью, выходящей в коридор. Потом еще раз. "Да кто там... вашу мать!" - заорал Иван Петрович. Митя опрокинул стул. Иван Петрович поднялся из-за стола, вышел в приемную. Пока он смотрел в коридор, где не было ни души, Митя на цыпочках пробежал в кабинет, быстро нашел нужную страницу, вырвал, скомкал, забросил за сейф. После чего отошел в угол. Ему хотелось убедиться, что Иван Петрович заполнит все ордера. Может быть, Мите показалось, но Иван Петрович как-то уж очень пристально вдруг уставился в угол, где он стоял. Даже сделал несколько шагов в ту сторону. Но остановился, провел рукой по воздуху, как бы прогоняя наваждение. Налил водки, выпил. Опять внимательно посмотрел в угол. Митя понял, что пора сматываться. Он становился видимым. Митя осторожно двинулся к двери. Путь лежал мимо стола. Иван Петрович как раз изготовился заполнить последний ордер. "Я..." - вывел он, рука мелко задергалась, на лбу выступил пот. Он дико посмотрел по сторонам. Иван Петрович должен был написать - Ярцева. Но не мог. Такой фамилии не было. Иррациональный коэффициент судьбы тряс его, словно он ухватился за оголенный провод. Три раза Иван Петрович пробегал глазами по столбику фамилий на "Я". "Ялуторовская" - наконец вывел с неимоверным трудом, обессиленно ткнулся грудью в стол. Митя легонько приоткрыл дверь, выскользнул в коридор, а оттуда на улицу. Его тоже пошатывало. Должно быть, он был сейчас "как из студня". А вскоре станет "совершенно нормальным, но каким-то бледным". Время истекало, а он еще не видел бабушку. Спасенную ли? Неужели из-за нее вскоре пострадает неведомая Ялуторовская? Митя преодолел единое пространство, чтобы спасти бабушку, но не такой ценой. Думать над всем этим можно было бесконечно, а можно было вовсе не думать. Через полтора часа "Яшида" вернет Митю в его время - в домик на объекте С. Тогда и будет ясен результат. Митя поспешил на улицу Гусева, бывшую Воздвиженскую, будущую Четвертую Пролетарскую. Было на удивление тихо. Издали было не очень заметно, что церковь на горе изуродовали: сорвали кресты, исписали стены ругательствами. Церковь все еще была неотъемлемой частью пейзажа. В отличие от похожего на гигантскую летучую мышь репродуктора на столбе. Он вдруг похабнейшим образом нарушил тишину - заиграл, захрипел, потребовал смерти вредителям, подсыпавшим в борщ рабочим толченое стекло. Над рекой поднимался туман. Закат сгорел, но небо осталось светлым. С реки возвращались утки и гуси. Мир был так хорош, чист, промыт, что всякая человеческая деятельность в нем, в особенности слова, вызывала отвращение. Дом напротив бабушкиного по бывшей Воздвиженской стоял заколоченный. Митя сел на лавочку. Калитка была как на ладони. Он то ли заснул, то ли задумался. Очнулся, услышав тихий смех. Возле калитки стояли две девушки. Митя сразу узнал бабушку. Вот только лицо ее не мог рассмотреть в сумерках. Девушки шептались, смеялись, зажимая ладошками рты. "Как же можно... таких молодых?" - Митя подумал, что, вполне возможно, вторая девушка та самая Ялуторовская. Он чуть не закричал: бегите, спасайтесь! Девушки наконец расстались. Митя побрел в сторону леса. Делать в городе Булине больше было нечего. Кратчайший путь к лесу лежал через заросшее сорняками поле. Там была тропинка. Митя в общем-то не удивился, когда на опушке к нему подошли двое: Иван Петрович и щеголеватый в ремнях. Дурных предчувствий не было. Как во время кошмарного сна, когда краешком сознания понимаешь, что это сон, что скоро проснешься. - Оружие есть? - буднично поинтересовался щеголеватый. - Каким образом вы проникли в мой кабинет? Кто вам помогал? - спросил Иван Петрович, в то время как щеголеватый быстро обшаривал Митины карманы. "Значит, увидел, - подумал Митя,- пьяный-пьяный, а глаз - ватерпас!" Потом они велели Мите раздеться. - Германское производство,- обрадованно показал щеголеватый Ивану Петровичу Митину рубашку.- Руки за голову! - совсем другим голосом крикнул Мите. - Пошел вперед! Шаг в сторону - стреляю! Мите показалось, комедия затянулась. К тому же нещадно жрали комары. Подключенные к "Яшиде" электронные часы показывали, что осталось сорок минут и двадцать секунд этого бреда. Скорей бы. Он шел, положив руки на голову, по опушке леса и не мог слышать о чем говорили Иван Петрович и щеголеватый. - Ясно как божий день, Ваня, это связной, - горячился щеголеватый. - Раз связной, значит, здесь разведгруппа. Нельзя его в Москву, Ваня! Там же сразу: в городе столько времени орудовала вражеская разведгруппа, где были органы? Просмотрели? А почему просмотрели? У нас тоже его нельзя оставлять. Завтра же комиссия. Не сносить, Ваня, нам головы! - Что предлагаешь? - При попытке к бегству, Ваня, единственный выход. Это же парашютист, тренированный бандит! С чего это ему сдаваться без сопротивления? А все, кого раньше взяли и еще возьмем, пойдут как разведгруппа. Всё! Группа ликвидирована, мы давно за ней следили. А если его в Москву, хрен знает, какие он даст показания... А так ордена получим, Ваня! - Я за машиной,- сказал Иван Петрович. - Медэксперта захвати, - попросил щеголеватый. ...Митя обернулся. Дальше идти было некуда. Стеной стояли деревья. Щеголеватый был на тропинке один. - Можешь одеться. Митя торопливо оделся. - Опусти руки, - разрешил щеголеватый. Митя опустил. - Отвернись и стой спокойно! Митя отвернулся. Он и так был спокойнее некуда. Щеголеватый достал из кармана пистолет, спустил предохранитель и выстрелил Мите в затылок. Через пятнадцать минут приехал Иван Петрович с сотрудниками и медэкспертом. Медэксперт констатировал смерть. Машина уехала. Иван Петрович и щеголеватый пошли пешком. Пока шагали через поле, сапоги намокли от росы. - Да, - зевнул Иван Петрович,- надо взять этих девиц, с которыми он выходил на связь. У нас на сегодня двое? Вот их и возьми. Но запиши арест и допрос вчерашним днем. Они сообщили место, время, пароль для встречи со связным. А он при задержании оказал вооруженное сопротивление. - Не волнуйся, Ваня, все будет в лучшем виде,- ответно зевнул щеголеватый и подумал, что выспаться сегодня опять не удастся.